Записки старого чекиста - [51]
И она рассказала Фридриху, а затем и начальнику погранотряда Давыдову, как ее завербовали в эстонскую разведку, как она собирала сведения о настроениях населения в пограничной зоне, об охране границы. Затем ей поручали устраивать встречи агентов на конспиративной квартире. Вот и сейчас она должна была дождаться двух агентов из Таллина, которые под видом мужа и жены прибудут в Ленинград, якобы к родственникам.
Через неделю чекисты арестовали эту «супружескую пару». У их родственников была явочная квартира.
А Эльза, уже как наша сотрудница, работала у нас вплоть до того времени, как Эстония стала Советской. И с Фридрихом она уже не разлучалась, став его женой.
Манифест «царя Кирилла»
В конце 20-х годов за границей еще активно действовали многие бывшие царские генералы, министры, члены Государственной думы, а также члены семьи дома Романовых. Хотя прямых «наследников престола» к тому времени уже не было в живых, но все же кое-какие отпрыски нашлись. И никак они не могли примириться с тем, что, будучи «царских кровей», вынуждены прозябать в чужой стране. Все эти «бывшие» даже за границей не могли жить без царя.
Наиболее активные белогвардейские силы сплотились в Русский общевоинский союз (РОВС), который стал европейским штабом по борьбе с Советской властью.
Для поддержания духа белой эмиграции, для укрепления веры в «царя-батюшку» и в возврат прежних порядков на русском языке издавались в Париже три белогвардейские газеты. Появились знамена отдельных царских полков, возрождалась армейская офицерская форма. Весьма активно действовала православная церковь, пышно справлялись тезоименитства царей, религиозные праздники.
Возглавляли борьбу против Советской власти два обербандита, прославившие себя зверскими расправами над советским народом еще в годы гражданской войны, — Борис Савинков и генерал Кутепов. Первый вел работу по подготовке вооруженного восстания в Советской России, а второй задался целью собрать остатки белогвардейщины во Франции, Югославии, Польше и других прилегающих к Советскому Союзу странах.
В августе 1924 года во Франции объявился новый русский царь «Кирилл I». Так величал себя великий князь Кирилл Владимирович Романов — адмирал царского флота. Эмигрантская молодежь его поддерживала, а старики не признавали: они не могли простить ему, что в Февральскую революцию, после свержения царя Николая II, он явился в Государственную думу с красным бантом на мундире.
Я не стал бы об этом и вспоминать, если бы мне не пришлось столкнуться с «деятельностью» этого «царя» в 1930 году. Как-то начальник Псковского погранотряда Д. М. Давыдов доложил мне, что по пути следования поезда из Прибалтики в большом количестве были разбросаны открытки с портретом «царя Кирилла» и его манифестом. На другой день такое же сообщение я получаю от начальника Островского погранотряда И. Я. Ильина.
Я приказал немедленно выяснить, кто и как провозит через границу эти контрреволюционные листовки.
Через некоторое время ко мне явился на прием известный врач-терапевт профессор Шварц. Вид у профессора был крайне взволнованный, когда он вошел в кабинет. Даже не ответил на мое приветствие и не сел в придвинутое кресло. Дрожащими руками он протянул мне изящную открытку, изготовленную из отличной меловой бумаги:
— Товарищ Фомин! Меня хорошо знают в Ленинграде, зачем же эта провокационная проверка?
— Мы провокациями не занимаемся, товарищ Шварц. Откуда у вас эта открытка?
— Мне прислали ее по почте. В конверт был вложен вот этот манифест и еще письмо.
— Это действительно провокация. Но только со стороны какой-нибудь зарубежной антисоветской организации.
— Но откуда же они знают мой адрес? Ведь письмо адресовано непосредственно мне. Вот смотрите: фамилия, имя, отчество. И послушайте, что они пишут мне: «Верьте в царя Кирилла, он скоро будет в Петрограде. Будьте готовы встретить законного царя русского народа» и т. д… Я готов поклясться чем угодно, что у меня нет знакомых ни здесь, ни за границей, кто бы мог писать такие послания…
Я, как мог, постарался убедить профессора, что его никто ни в чем не подозревает.
— Нам известно, откуда и как поступают эти письма и манифест. Мы уже приняли меры, чтобы они больше не появлялись у нас. Если нечто подобное повторится, то рвите и бросайте в корзину… А за то, что уведомили нас, спасибо.
Профессор, видимо успокоенный, поблагодарил, раскланялся и направился к выходу. В дверях он задержался:
— А манифест этот отзывает анекдотом, просто смех, да и только.
Действительно, Шварц был прав. Трудно удержаться от улыбки, читая это послание новоиспеченного «царя», столь же нелепое, сколь и велеречивое:
«…Осенив Себя Крестным знаменем, объявляю всему Народу Русскому: Надежда наша, что сохранилась драгоценная жизнь Государя Императора Николая Александровича, или Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, или Великого Князя Михаила Александровича, не осуществилась…
Российские Законы о Престолонаследии не допускают, чтобы Императорский Престол оставался праздным после установленной смерти предшествующего Императора и Его ближайших Наследников…
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.