Записки советской переводчицы - [19]
Раздался страшный гул, взрывали динамитом пласты. Делегаты очень интересовались техническими вопросами, толщиной пластов, электровозами, которые теперь как раз стали входить в Донбассе, и условиями труда… Вдруг, слева появилась женщина коногон. Наши англичане насторожились.
— Oh, camrade Tamara, один вопрос. Допускается ли в советских шахтах женский труд?
Я перевела вопрос директору шахты. В его глазах на минуту промелькнуло смущение, но он тотчас же ответил:
— Нет, у нас женщины под землей никогда не допускаются к работе.
— Oh, well, но вот там только что прошла женщина с лошадью.
Я вопросительно посмотрела на директора. Как то он теперь выкрутится?
— А это так, случайно… Она принесла мужу завтрак и он попросил ее повести лошадь на водопой.
— Странно, очень странно. Ведь в Англии женщины никогда не допускаются под землю.
На этот раз пронесло… Позже я узнала, что и в этой шахте и на соседних, и вообще во всем Донбассе женщины работают под землей наравне с мужчинами. А в последующие годы, женский труд стал применяться в совершенно неслыханных размерах. Англичан, конечно, обманули самым нахальным образом. Но думаю, что у них все же зародилось сомнение по поводу женщины, принесшей завтрак своему мужу.
Усталые и грязные поднялись мы на гора (как называют поверхность русские горняки). Клеть на минуту задержалась, и мы стояли у сквозных дощатых стенок ее и смотрели, как мимо проходила новая смена. Одетые в лохмотья в рваные гимнастерки и брюки, горняки мрачно и недовольно смотрели на английских делегатов. Мистер Джоймс улыбнулся, крикнул им что то и показал золотые зубы.
— Ишь, сволочь, во рту золото носит, а мы с голоду дохнем.
У меня захолонуло внутри. Ведь правда, совершеннейшая правда. Разве можно сравнить этих сытых, почти холеных английских рабочих с нашей советской голытьбой?
Но англичанин, конечно, не понял этого восклицания. Он подумал, что это приветствие и ответил: Good luck, camrades, good luck!
Санитария и гигиена
После того, как делегаты, вооруженные карандашами и блокнотами, серьезно и внимательно прослушали ряд разъяснений, данных директором и главным инженером по вопросам насчет заработной платы, норм выработки, размера добычи, отпусков, пенсий и проч., мы отправились в инженерный клуб обедать. И тут произошел первый прискорбный случай… Первый, потому что такие же случаи стали потом происходить все чаще и скоро перестали быть сенсацией… Это случай с… уборной. Среднему европейцу, а особенно англичанину, трудно представить себе, как примитивны в Совдепии санитарные учреждения. Как я уже говорила, во все время поездки мне пришлось заботиться о шести англичанках, и они ходили за мной, как цыплята за наседкой. Перед обедом они захотели «прогуляться». Мы вышли в садик, и я стала искать подходящей постройки. Нечто похожее маячило из-за далеких деревьев. Мы направились туда, причем я имела неосторожность не произвести сперва необходимой рекогносцировки. Миссис Кук, как раз наиболее беспомощная и избалованная из всех моих лэдей, прошла в постройку первая. Раздался полный ужаса крик и она пулей вылетела обратно. С ней сделалась рвота. Остальные англичанки поспешили узнать в чем дело, и целый поток возмущенных английских возгласов разъяснил мне причину их негодования. Пришлась на этот раз, как, впрочем, и в последующие; довольствоваться просто лоном природы.
Когда через пять недель англичане покидали СССР и составляли обращение к правительству, так называемую декларацию, ни Слуцкому, ни Горбачеву, ни целой плеяде видных коммунистов не удалось заставить их выбросить из декларации следующую фразу:
— «Необходимо признать, что санитарные условия во всех рабочих районах, которые мы посетили, крайне негигиеничны и требуют немедленной реформы».
По этому поводу мне вспоминается, между прочим, и такая сценка.
Время — 1932 год. Место действия — Дворец Труда. Кабинет Генерального Секретаря Профинтерна, товарища Лозовского. Товарищ Лозовский беседует с американской делегацией. Высокие, чисто выбритые, краснощекие американцы благоговейно взирают на руководителя международного профсоюзного движения и тщательно записывают в блокноты его, порой остроумные и меткие, порой просто нахальные ответы на их вопросы.
И вот, один из американцев решается задать еще один вопрос:
— Почему во Дворце Труда так антигигиенично устроены уборные, что за сто шагов уже знаешь, где они находятся?
Мы все — переводчицы и референты — затаили дыхание и ждем: что то ответит «сам»?
«Сам» Лозовский, засунув большие пальцы в кармашки жилета, откидывается в кресле, обводит американцев насмешливым взглядом и говорит:
— Мы предпочитаем иметь вонючие уборные, но власть советов, чем иметь чистые уборные и быть под пятой у буржуазии.
Секунда недоуменного молчания. Затем взрыв аплодисментов. Лозовский победоносно оглядывается на Кастаньяна и других коллег — профинтерновцев.
***
На следующий день, в шесть часов вечера, Горбачев подозвал меня к себе, и почему то лукаво подмигивая, сказал:
— Баня готова. Ведите своих «институток».
Оказалось, что шахтное управление решило побаловать англичан настоящей русской баней. Несмотря на то, что в «царском вагоне» была ванна, Горбачев решил почему то никого в нее не пускать, так что потребность вымыться была большая. Сообщение о бане произвело среди англичан сенсацию. Перед отъездом из Англии им рассказывали всякие «клюквы» о России и, между прочим, что то говорили о «русской бане».
Тамара Владимировна Солоневич работала в органах внешней торговли, и ее основным «орудием производства» было знание иностранных языков. Это давало ей надежду вырваться за границу более или менее легальным путем. В результате она смогла в 1928 году получить работу переводчицы и стенографистки в берлинском отделении советского торгпредства. В 1931 году Солоневич вернулась в СССР, позже ее откомандировали в Комиссию внешних сношений для сопровождения делегаций. Далее ее жизнь превратилась в триллер: фиктивный развод с мужем, замужество с иностранцем.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.