Записки солдата - [60]

Контрольно-пропускные пункты стали не только узловыми станциями автотранспорта и пересадок отдельно следующих людей от фронта и к фронту. Они являлись и прекрасными агитационными пунктами. На самых видных местах были установлены портреты руководителей партии и правительства, географические карты с обозначением обстановки на фронтах. И что особенно выделялось и запечатлялось, — так это плакаты, написанные на специальных стендах, призывающие беспощадно бить врага и гнать с нашей территории.

Мне запомнился плакат — Ленин на фоне русского пейзажа и красного знамени. На знамени призывный лозунг, а внизу плаката слова: «Кто может отрицать, что наша Красная Армия не раз обращала в паническое бегство хваленые немецкие войска?»

Очень впечатляющим был плакат «Родина-мать зовет». Советская женщина-мать с седыми волосами в одной руке держит плакат военной присяги, а другой рукой сделала призывный жест стать в ряды тех, кто с оружием защищает свою Родину.

Очень памятен такой плакат. Пожилой боец времен Октябрьской революции и гражданской войны с поднятой вверх винтовкой стоит на фоне вооруженного народа у памятника Минину и Пожарскому. Внизу надпись: «Наши силы неисчислимы».

Часто встречались портреты великих русских полководцев — Суворова с надписью: «Вперед, богатыри, вперед!», портреты Кутузова, Фрунзе, Чапаева.

Хорошо запомнился плакат с изображением великих сражений 1242 и 1942 годов. На плакате — войска Александра Невского и Красной Армии изгоняют с русской земли немецких псов-рыцарей и фашистов. Плакат призывал бить врага беспощадно. Под плакатом надпись: «Кто с мечом к нам войдет, от меча и погибнет».

На многих КПП и перекрестках стояли стенды с плакатами художников Кукрыниксов.

Установленные заботливой рукой, портреты, плакаты и лозунги привлекали проходящих и проезжающих бойцов и командиров, призывали к быстрейшему разгрому и изгнанию врага с советской земли.

У перекрестков дорог и населенных пунктов указатели. Для путника, идущего первый раз, все понятно.

Но вот наконец и Торжок. Это уже глубокий тыл. Артиллерийской стрельбы не слышно. Расстояние до фронта по прямой восемьдесят — сто километров, хотя вражеская авиация в ночное время летает и здесь. Видимо, это воздушные разведчики.

Отмечаюсь у коменданта гарнизона, ночую в городе, а на следующий день убываю в деревню, где расположен отдел кадров, и представляюсь его начальнику комбригу И. И. Свинцову. Дня четыре меня никто не беспокоит. Скучаю. Ожидаю, что же будет дальше.

Но вот через посыльного меня вызывают в отдел кадров. У стола сидят четыре человека со знаками различия на петлицах от майора до подполковника. Предлагают сесть. Перед ними мое личное дело. Сначала задают анкетные вопросы, затем о моем участии в гражданской войне, о работе в мирное время, о семье, о перемещениях на фронте. Такие вопросы меня настораживают. Кажется, простой и ясный путь прошел до этого — и вдруг уточнения. Беседу ведет заместитель начальника отдела подполковник Касьянов. В чем дело и какие за мной грехи, не понимаю. Убедительно прошу направить меня в свою 179-ю дивизию. Мне объясняют, что это зависит от вышестоящего начальства.

Как-то утром на крыше хаты, где я остановился, заметил небольшую группку мирно ворковавших голубей. Это были обыкновенные темно-серые голуби, встречающиеся в любых населенных пунктах, в том числе и в городах. На мой вопрос, чьи это голуби, хозяйка ответила:

— Мои. А сидящий отдельно — этот вчера утром, во время облета, к моим присоединился. Он чей-то чужой.

И она показала на сидящего в стороне более светлого и более длинного чужака.

Я взял длинную палку и согнал голубей с крыши. Слетел и чужак. Они покружились в воздухе и снова сели на крышу. Чужак еще какое-то время попарил в воздухе и как бы нехотя сел отдельно.

У меня возникла мысль, а не почтовый ли это голубь? От долгого перелета обессилел, заметил во дворе домашних голубей, поел с ними и теперь отдыхает. Наберется немного сил и улетит.

Схватив полено, я бросил в него, но не попал. Голубь взлетел, за ним остальные, но, покружив, быстро вернулись на свои места. Чужак опять сел в сторонке.

Подошедшие ко мне товарищи согласились, что голубь — почтовый. Но чей? Не став раздумывать, я заявил:

— Чей бы он ни был, но он сбился с маршрута или устал и не сегодня-завтра улетит от нас. Может сесть на крыше дома на территории, оккупированной врагом, и попадет ему в руки.

Взяв полено, я бросил в голубя и задел его так, что он опрокинулся, но в воздух не поднялся. Кто-то из моих товарищей тоже бросил поленом. И попал. Чужак остался на крыше. Сняли его. При осмотре обнаружили на одной ножке кольцо с припаянной к нему четырех-пятимиллиметровой толщины и двухсантиметровой длины герметически закрытой трубкой. Несомненно, этот голубь нес какие-то донесения.

Быстро одевшись, я направился в отдел кадров к комбригу И. И. Свинцову. Тот кому-то позвонил и попросил меня подождать. Минут через 30—40 явился майор, взял у меня голубя и ушел. Меня отпустили в деревню, приказав никуда не отлучаться.

Я начал волноваться — не своего ли почтового голубя убил и тем задержал, а возможно, сорвал важное оперативное мероприятие. На следующий день меня вызвали в штаб и сняли официальный допрос, где, когда и почему я убил голубя, кто это видел. Товарищей же моих не допрашивали.