Записки школьного врача - [12]

Травля Кандановой началась первого сентября и очень скоро достигла апогея. Это случилось в тот день, когда Лена Зольникова, первая красавица класса, сказала:

– Некоторым, чтобы не отставать от жизни, придется лишать себя девственности ложкой. Хорошо бы серебряной, но сойдет и обычная.

– И при этом обернулась и пристально посмотрела на Канданову. Класс рассмеялся. Урок истории только что закончился, никто, в том числе и Тамара Ивановна, не успел выйти из кабинета.

Выпад попал точно в цель – Канданова закрыла лицо руками и выбежала в коридор.

– Для педагога нет ничего ужаснее чувства собственной беспомощности, – сказала мне позже Тамара Ивановна. – На моих глазах произошло чепэ, а я сделала вид, что ничего не видела и не слышала. А что я могла сделать? Одернуть Зольникову? Так она бы просто послала меня, поставила бы в неловкое положение! И я бы еще оказалась виноватой! Я, конечно, сказала классному руководителю, Галине Борисовне, что у нее в классе очередная конфронтация…

Подростковый максимализм, любовь к романтическим мелодрамам и уязвленное самолюбие – это настоящая гремучая смесь, которая может рвануть так, что мало никому не покажется.

Кристина решила умереть. Совсем как Вероника у Коэльо, только мотив был другой – месть! Странный, конечно, способ и не совсем логичный, но девушке, наверное, казалось, что после ее смерти все раскаются и вечно будут корить себя… Иногда люди бывают потрясающе наивными.

Но тем не менее… Кристина стащила у матери початую упаковку но-шпы, в которой осталось двенадцать таблеток. Она посчитала, что этого вполне хватит для того, чтобы отравиться. Отсутствие некоторых знаний иногда может спасти жизнь. Если бы Кристина порылась бы в Интернете, то она бы узнала, что для надлежащего эффекта нужно не менее шестидесяти таблеток, лучше даже сто.

На следующий день Кристина дождалась второй перемены, вышла вместе со всеми из кабинета английского языка (в гимназии не принято во время перемены находиться в кабинетах), но сразу же вернулась, поворотом ручки заблокировала дверной замок, выложила на учительский стол заранее написанное письмо и приняла свои двенадцать таблеток, запив их апельсиновым соком…

Учительница английского Нелли Львовна собиралась что-то написать на доске до начала урока и потому пришла раньше. Подергала запертую дверь и побежала за охранником.

Запертая дверь учебного кабинета – это всегда тревожно. Кто заперся? Зачем заперся? Ничего хорошего за запертой дверью происходить не может. По определению.

Охранник прибежал, попробовал открыть дверь ключом, а затем, не долго думая, открыл ее ударом ноги. Внутри они увидели сидевшую на своем месте Кристину, которая при их появлении упала в обморок.

Нелли Львовна, надо отдать ей должное, среагировала мгновенно. Увидела письмо и отправила охранника за врачом, а сама осталась возле Кристины. Потормошила ее как следует, Кристина пришла в себя и дрожащей рукой предъявила пустой пузырек из-под лекарства. Нелли Львовна, припомнив основы медицинских знаний (так назывался предмет), полученные во время учебы в институте, подвела Кристину к умывальнику и заставила ее засунуть как можно глубже в рот два пальца. Ввиду экстренности мер пальцы пришлось засовывать немытыми. Ничего, иногда гигиеной можно пренебречь. Во имя высших целей.

Представляю, с каким выражением лица я ворвался в этот злополучный кабинет английского языка! Рожа красная, глаза навыкате, в руке черный чемодан с большим красным крестом… Неудавшаяся самоубийца затряслась и пролепетала:

– Я б-больше н-н-никогда…

– Где труп? – спросил я, ставя чемодан на стол.

– Это я, – прошептала Кристина, прячась за учительницу.

Появилась медсестра Ольга с носилками и простыней в руках. Носилки у нас заграничные, легкие, но прочные. Нести их в одной руке не составляет труда, тем более такой здоровенной девице, как Ольга.

Мы расстелили на носилках простыню, уложили на нее обмякшую в предчувствии расплаты за содеянное Кристину и бегом потащили ее в медпункт – лечить. Нелли Львовна с моим чемоданом в руке (увесистым, надо сказать, чемоданом) еле за нами поспевала. Уже начался следующий урок, и в коридоре никого не было, даже любопытствующих (или, может, сочувствующих?) одноклассников Кристины увели на следующий урок.

– Куда ее? – спросила Ольга, открывая ударом ноги нашу дверь.

– В ванную! – ответил я.

Увидев резиновый шланг и воронку (стандартный набор для промывания желудка), Кристина побледнела, вцепилась в руку Нелли Романовны и пронзительно заверещала, давая понять, что глотать шланг она не будет.

– Тогда пьем воду и выдаем ее обратно! – скомандовал я. – Много-много раз. И пить добросовестно, не то через шланг волью.

До начала промывания померил давление. Давление оказалось очень даже ничего – сто десять на семьдесят.

На третьей части Марлезонского балета к нам присоединилась Эмилия Леонардовна. Наметанным взглядом оценила состояние Кристины и вывела меня в кабинет для доклада.

– Судя по всему – ей ничего не угрожает, – сказал я. – Но я ее, конечно, госпитализирую…

– Насколько мне известно, несостоявшихся самоубийц кладут в психиатрические отделения, – сказала директор.