Записки рядового радиста. Фронт. Плен. Возвращение, 1941-1946 - [66]

Найдя другой конец оборванной сети, зачищаешь его и конец кабеля, вытягиваемого из катушки, ножом. Оба конца перед местом сращивания связываешь узлом, зачищенные концы соединяешь и обматываешь изоляционной лентой. Затем ползешь обратно к оставленному месту разрыва и сращиваешь с надставленным концом линии связи.

Кажется, все. Можно ползти обратно к своему кажущемуся таким безопасным окопчику. Этот путь почему-то представляется еще более продолжительным и опасным: ничто не отвлекает от воя приближающихся мин, каждая из которых как будто предназначена тебе. Шорох артиллерийских снарядов не страшен, он слышен тогда, когда снаряд уже пролетел мимо или дальше.

Ползешь, отсчитывая метры, а в сознании растет тревога: а не было ли и других разрывов? Что, если приползу и окажется, что связи по-прежнему нет?

Тогда — вновь вылезать под огонь, искать другое место обрыва.

Бывает, что второй конец оборванной линии не от нашей линии связи, а оставшийся от ранее существовавших сетей…

В таком случае приходится вылезать второй раз, таща на себе еще и телефонный аппарат, чтобы на месте обрыва присоединиться к сети и убедиться в ее принадлежности.

За небольшое время моего пребывания в роли телефониста был случай, достойный упоминания.

Этот участок фронта несколько раз менял хозяев, переходя из рук в руки: то здесь сидели немцы, то мы.

Очередной раз порвана связь. Мой тогдашний напарник, пожилой татарин, к сожалению, не помню его фамилию, по имени, кажется, Талгат, пополз на поиск места обрыва. Найдя и устранив обрыв, он натолкнулся на немецкий кабель.

Надо добавить, что немецкий кабель был значительно лучше: красного цвета, в обмотке из какого-то похожего на современную синтетику материала. Поэтому его часто и охотно использовали, когда он попадался в руки, и наши телефонисты. Опасаясь нарушить чью-то связь, Талгат, не разрывая линии, зачистил от изоляции кусок кабеля, присоединил к нему конец из катушки и, разматывая ее, пришел к нашему окопу.

Присоединили телефон и услышали… немецкую речь!

Сидевший рядом командир взвода лейтенант Казбеков потребовал:

— А ну-ка, дай мне трубку.

Он слушал некоторое время, затем, дождавшись паузы, заорал в трубку:

— Эй, фриц! Пошел на!..

Послушав, протянул трубку мне. В ней звучала раздраженная тирада, в которой различались знакомые слова: «Иван, швайне, ферфлюхте хунд!»

О случившемся сообщили на НП полка. Оттуда пришел, скорее, приполз офицер разведотдела штаба. Приготовился слушать и записывать, но трубка замолчала.

— Вот черт! — сказал он. — Нужно было бы выслать туда к месту соединения разведчиков, могли бы захватить «языка».

Дни и ночи, проведенные на переднем крае в роли эскадронного телефониста, наполненные фронтовым бытом при ежеминутном ожидании казавшегося неизбежным конца, теперь, через много лет, вспоминаются как один непрерывный бесконечный день. Рассказывая об этом времени, я сознательно умалчиваю о страшных эпизодах гибели и мучений своих товарищей, случавшихся рядом. Мне трудно это объяснить читателям, но каждый такой случай, всплывающий в памяти, до сего дня вызывает во мне тяжело переживаемую нервную реакцию: ощущение того, что такое же ежесекундно ожидает тебя, не покидает меня и до сих пор.

Поэтому в дальнейшем я остановлюсь лишь на некоторых событиях, особенно запомнившихся.

Бой у деревни Хатки

Таков и эпизод у деревни Хатки (сейчас она находится в зоне, пораженной радиацией при аварии атомного реактора Чернобыльской АЭС).

С моим однополчанином, бурятом Бато Аюшиевым, который был тогда старшиной 4-го эскадрона, мы при встречах часто вспоминали бои у этой деревни. К сожалению, Бато уже ушел в мир иной, но оставил свои воспоминания на сайте iremember.ru

Ситуация очень напоминает описанную В. Быковым в рассказе «Атака с ходу».

Продолжая преследование отступавшего противника, полк с ходу преодолел заранее подготовленную оборонительную полосу, очень удачно расположенную вдоль глубокого оврага, по дну которого протекал небольшой ручей. Однако не успевшие закрепиться на достигнутых рубежах передовые части полка были сразу же выбиты немцами, перешедшими в контратаку, подкрепленную танками, и окопались на дне оврага за ручьем. Более невыгодного расположения переднего края трудно было придумать: на виду у противника в неглубоких окопах по колено в воде сидели наши бойцы, методично обстреливаемые из минометов. Наблюдательный пункт полка находился перед склоном оврага, так что и без бинокля были отлично видны немецкие позиции. Это позволяло активно действовать нашей артиллерии, подавлявшей огневые точки и минометные позиции немцев. Этим несколько облегчалось положение находившихся в окопах на дне оврага.

Из памяти почему-то выпало, где я находился во время этого неудачно сложившегося первого форсирования оврага. Вероятно, выполнял какие-то поручения, связанные с поддержанием связи с тыловыми службами полка. Может быть, и здесь проявилась забота моего ангела-хранителя, благодаря чему я уцелел в этот день.

На четвертый или пятый день сидения в овраге прямым попаданием мины в окоп был ранен командир эскадрона и убит сидевший рядом с ним телефонист. Я получил приказание явиться на НП полка, и вместе с напарником, нагрузившись катушками и телефонным аппаратом, мы пришли туда. Помню, как вышли из деревни, где стоял штаб полка, прошли мимо единственной уцелевшей хаты, в окно которой выглядывали любопытные детские рожицы. Через некоторое время вышли на дорогу, простреливаемую немцами, которые не замедлили отреагировать на наше появление. Пришлось продвигаться перебежками, от воронки к воронке. Явились на НП, получили указание о том, в какой эскадрон направлены, и начали спускаться по склону оврага. Мой напарник, более опытный фронтовик, чем я, предложил спрятаться в попавшийся на пути маленький крытый блиндажик и переждать до темноты. Он был прав. С противоположного края оврага сидевшим там в окопах немцам мы были видны как на ладони и, очевидно, были бы расстреляны, не добравшись до цели.