Записки риелтора, или Нас всех испортил квартирный вопрос - [17]

Ледниковый период продолжался.

Со мной происходили невероятные события. Из ниоткуда появлялись новые люди, переворачивая мою жизнь и исчезая после этого в никуда. У меня кончились деньги, но вальяжный французский коммерсант Патрик, с которым мы случайно познакомились, когда я заехала на работу к приятелю, пригласил меня в Париж и оплатил поездку. С ним и его женой, элегантной светловолосой француженкой, мы проехали на автомобиле половину Франции, побывав на Лазурном Берегу на самой роскошной регате сезона. Пили вино из подвалов на их вилле в Ардеше, сидели у камина в гостиной с темными от времени дубовыми балками и разговаривали о перестройке и Горбачеве.

Через две недели я вернулась в Россию. Мой жирный нуль, зевая и почесывая бока, вылез из угла потертого чемодана.

Через три месяца я решила вопрос с работой, сняла двухкомнатную квартиру и привезла детей. Жизнь вошла во временную, но устойчивую колею.

Я приезжала к Марине каждую неделю. Доставала из пакетов мясо, фрукты и чай. Мы ужинали, обсуждали последние новости, я шла курить на балкон, потом опять возвращалась на кухню.

Маринина квартира всегда оказывала на меня непонятное влияние. Даже если я приходила полная сил, через десять минут я начинала чувствовать усталость, через полчаса — сонливость. Если я задерживалась дольше, чем на час, я шла в комнату, разгребала вещи на диване, освобождая место, и засыпала, не успев донести голову до подушки. Иногда мне казалось, что квартира высасывает из меня жизнь, как страшные дементоры из Азкабана. Иногда я была склонна верить Кастанеде, утверждавшему, что человек чувствует сонливость только в своем месте силы, а опасные места вызывают прилив энергии, понуждая поскорее убраться подальше.

После моего отъезда квартира Марины быстро приобрела первоначальный вид. Для нахождения любой вещи требовались археологические раскопки.

Кроме того, жизнь этой семьи проходила на фоне непрекращающихся техногенных катастроф. Стиральная машина, стоящая на кухне, регулярно, несмотря на все усилия вызываемых ремонтников, вдруг начинала грохотать, биться в истерике, из нее выпадали какие-то шланги, окатывая ноги стоящих на кухне волной мыльной воды, в ней что-то шипело и умирало до следующего ремонта.

Электрические лампочки не перегорали — они взрывались под потолком, осыпая все вокруг мелкими осколками тонкого стекла.

Прорывало батареи, заклинивало замок во входной двери, перегорали телевизоры и другие электроприборы, норовя при этом загореться и приглашая поиграть в костер все находящиеся рядом предметы. Допотопные пробки на щитке давно были закорочены жучками из канцелярских скрепок.

— Марина, сгоришь к чертовой матери, — ужаснулась я, вывернув пробки и рассмотрев их в свете фонарика, когда однажды свет погас во время моего визита.

— Бог не выдаст — свинья не съест, — философски заметила Марина и закрыла тему.

Однажды при мне она попыталась включить электрочайник. Чайник не включался. В сердцах Марина стукнула его по крышке со словами: «Вот гад! Одно мучение, а не чайник!»

— А ты его попроси, — серьезно предложила я ей. — Ну скажи: «Чайничек, очень пить хочется! Согрей нам водички!»

С этими словами я нажала кнопку. Чайник фыркнул, вздохнул и зашипел, нагревая воду.

— Изменщик коварный! — возмущенно выдохнула Марина.

— Лаской надо брать, лаской! Если я буду стучать тебя по голове, ты меня любить будешь? — смеялась я.

— Тебя — все равно буду, — вздохнула Марина.

Она любила всех. В ее доме, невзирая на беспорядок, пустой холодильник и отсутствие целых стульев, сидеть на которых можно было бы без риска для жизни, всегда было много людей. Заходили на минутку и зависали на весь вечер соседи, приходили однокашники по университету, сослуживцы по бывшей работе, друзья и случайные знакомые, знакомые друзей и друзья Леночки. Жизнь била ключом. Марина сидела с чужими детьми, приносила продукты заболевшим одиноким соседкам, ездила на вокзал встречать поезда, с которыми передавали посылки друзьям, чтобы друзья не отпрашивались с работы. У нее годами жили чужие люди и дальние родственники. Ее безотказность эксплуатировали подчас практически незнакомые люди, не утруждая себя благодарностью. Муж и дочь не спорили. Марину было не переделать. Для нее не существовало чужой беды.

Но ни одним вопросом она не могла заниматься дольше трех дней подряд. Любая цель, вызвавшая вначале всплеск энтузиазма и бурной деятельности, на следующий день порождала сначала слабый, а потом все усиливавшийся поток рассуждений о том, зачем эта цель нужна. На третий день делался вывод, что в жизни и так много еще не законченных дел. Цель откладывалась в долгий ящик и забывалась в нем навсегда.

В 1997 году, уже работая в недвижимости, я продала все, что у меня было, и, наделав долгов, наконец купила себе квартиру. Квартира располагалась в маленьком дворовом флигеле недалеко от Суворовского проспекта. Через неделю ко мне пришла соседка с третьего этажа с просьбой расселить их коммуналку.

Вечером я сказала об этом Марине по телефону, описывая жизнь на новом месте.

— Я хочу жить рядом с тобой, — неожиданно сказала Марина. — Продай мою квартиру и рассели за эти деньги соседей.