Записки психиатра. Лучшее, или Блог добрых психиатров - [11]
Стали выяснять, в чем дело. Пациент давнишний, на учете черт-те сколько лет, ни в чем серьезнее, нежели выплюнуть обеденный галоперидол[4] в тарелку жены, замечен не был, и вдруг – вандал, расхититель городского имущества, да какого!
– Ну и зачем вам, милейший, двадцать одна трубка от городских телефонов-автоматов? В них же нет ценных металлов! Меди – и той кот наплакал.
– Я не собирался сдавать их в металлолом.
– А зачем же вам они?
Вот тут-то и выяснилась истинная причина раскулачивания городской телефонной сети в крупных размерах. Около полугода назад у больного на фоне относительного затишья в психосимптоматике вдруг появились голоса в голове. Да не просто голоса, а голоса покойников. Кто-то из этих людей умер давно, кто-то – не очень, но все они были так или иначе знакомы или близки нашему пациенту. Лодка критичного восприятия, идущая ко дну под столь плотным артобстрелом, продолжала подавать последние сигналы «may day» – мол, чтоб совсем козленочком не стать, пей галоперидол, на фоне его действия голоса мертвецов слышны совсем невнятно. Тут граждане усопшие и подкинули идейку: а давай, мол, телефонизируем кладбище! Нет, не всё, конечно же. Только по особым заявкам. Чей голос в голове отметился, того и подключаем. Ну есть еще пара застенчивых товарищей, тут, дескать, мы тебе подскажем адресок абонента. Исполнять спецзаказ больной ринулся бодренько, с огоньком, и в краткие сроки город лишился пары десятков работающих уличных телефонов, а к загробной телефонной сети подключилась, соответственно, пара десятков не совсем живых абонентов. Попался наш телефонист-некромант банально: кладбищенский сторож, не вовремя решивший сделать обход владений, наткнулся на подозрительного типа, закапывавшего телефонную трубку в ямку рядом с могилой.
Разобрались, отсмеялись, описали, порекомендовали суду в качестве меры пресечения амбулаторное принудительное лечение. Осталась лишь легкая тень подозрения: похоже, дядечка выдал не все свои загробные контакты…
Генерал терапии
Предаваясь воспоминаниям студенческой поры, не могу не отметить, что ряд преподавателей, с которыми нам довелось познакомиться и чьим речам мы внимали с трепетом и благоговением (светила медицины, небожители!), были запоминающимися, яркими, неповторимыми личностями. Только сейчас, ретроспективно анализируя впечатления тех лет, понимаешь, что некоторые из их особенностей относились скорее к числу психопатологий. Но ведь учили, и как!
Запомнился, и наверняка не только мне, профессор одной из кафедр терапии. Умнейший человек, потрясающе грамотный врач, он, что называется, читал пациента с лету. Однажды, будучи в Соединенных Штатах, он, проведя несколько минут у постели сложнейшего больного, без данных лабораторных анализов и дополнительных исследований установил правильный диагноз заболевания вплоть до мельчайших подробностей и степени нарушения основных функций. К нему везли больных отовсюду, он решал сложнейшие диагностические задачи… и при этом был со странностями. Такими же яркими, как и его несомненный талант.
Профессор ходил исключительно в генеральской форме. Говорят, что раньше на этой форме красовались соответствующие погоны, но после решительного протеста, выраженного официальным письмом из Минобороны в почти матерной форме, погоны доктора заставили снять. А лампасы остались. Как и фуражка. Был как-то случай: один полковник, придя по какой-то своей надобности в клинику мединститута, был вынужден ждать своей очереди. Он вышел покурить, и тут-то на сцене и появился профессор. Сам вид личности в генеральском и без погон оказал прискорбное воздействие на расшатанную штабными учениями и карьерными пертурбациями психику офицера. А когда эта непонятного ранга личность в лампасах подошла, чеканя шаг, и доверительно отрапортовала: «Товарищ полковник, разрешите доложить, во вверенном мне подразделении за время моего дежурства происшествий нет!» – бедный вояка чуть не проглотил свой окурок.
Определенно, у профессора присутствовали некие идеи относительно собственной генеральской миссии на передовых рубежах сражения с недугами человечества. Более того, персонал вверенной ему кафедры как-то не спешил разубеждать своего заведующего. В праздники, особенно 23 февраля, 1 и 9 мая, можно было с легким изумлением и тихой радостью (свят-свят, я в этом цирке не участвую!) наблюдать, как персонал кафедры бойким, почти строевым шагом следует под сенью красного знамени в сторону ЕГО кабинета, поздравлять дорогого шефа, пламенного борца и прочая, и прочая.
К студентам профессор был суров. Сколько их получило на экзаменах «банан», исходя из собственных, недоступных пониманию обычного смертного критериев оценки знаний, – бог весть. Как-то раз он спросил студента:
– Как вы относитесь к песням Аллы Пугачевой?
– Я ее не слушаю, мне некогда, я учебой занят, – ответил тот.
– Как, вы не знаете песен Аллы Борисовны? Вы, человек, получающий всестороннее университетское образование? Это два!
Следующему студенту, слышавшему диалог, был задан тот же вопрос.
– Ну как же, конечно, слушаю и очень люблю творчество этой певицы!
