Записки простодушного - [40]

Кто направил в «ремесленное» лучших учеников класса — остается только гадать. Тут же, в середине урока мы со Славкой Мухлядо собрали книжки-тетрадки и, всхлипывая, пошли домой. На следующий день мы должны были прийти к директору ремесленного училища, но Зинаида Ивановна через кого-то передает нашим родителям, чтобы мы никуда не ходили, сидели дома и учили уроки (чтобы не отстать), а школа постарается нас отстоять.

Знакомые успокаивали маму: «Ну, чо, Сима? Может, и к лучшему! Вовка закончит ремесленное, на завод пойдет, зарабатывать будет! Тебе же легче будет! Вон у тебя какая орава!» Но мама даже слышать об этом не хотела, предприняла героические усилия, чтобы вернуть меня в школу. Мы с ней ходили к председателю Горисполкома (помню даже его фамилию — Быков), а с дядей Ваней даже в столицу (Ижевск) ездили.

Родичи мои упирали не на закон, не на Сталинскую конституцию, гарантирующую право на образование, — они били на жалость, на то, что я — «первый ученик» (это была правда), «здоровьем слабый, в прошлом году нога болела, вот и счас маленько прихрамыват» (а вот это уже неправда — я нормально ходил, бегал, прыгал, но перед посещением высокого начальства мама и дядя Ваня тренировали меня немного подволакивать ножку). Совместными усилиями нас отстояли, и через месяц мы со Славкой вернулись за свои парты. Не получилось из нас токарей.

ТАРАКАШКИ, КЛОПИКИ, ВОШКИ-БЛОШКИ

Кроме блошек, все остальное водилось в военные годы в достаточных количествах. Надежных средств борьбы с тараканами и клопами как-то не было. Обваривали их кипятком, смазывали керосином, а зимой, если паразиты совсем уж одолевали, их вымораживали. Вся наша семья переселялась на несколько дней к кому-нибудь из теток. Распахивали все двери. Интересно было зайти в пальто, в шапке в наш дом, ставший таким незнакомым: на полу снежок, иней на стенах, мороз как на улице. После этого на некоторое время можно было вздохнуть с облегчением.

Ну а вошки водились не только в военные, но и в довоенные и в послевоенные годы. Да и в предшествующие эпохи, судя по литературе, вошек и охоту на них не считали в России чем-то экстраординарным. Достаточно вспомнить оду «Фелица», где знатный екатерининский вельможа Гаврила Романович Державин включает истребление вошек в картины семейного счастья:

Иль, сидя дома, я прокажу,

Играя в дураки с женой;

То с ней на голубятню лажу,

То в жмурки резвимся порой;

То в свайку с нею веселюся,

То ею в голове ищуся;

То в книгах рыться я люблю…

Помню, приходит к нам кто-нибудь из теток: «Ну-ко, Сима, давай поищемся. Чо-то голова чешется!» Мама берет специальный нож (он так и назывался — вшивик), сестры садятся рядом, и одна ищет в волосах, а другая лениво разговаривает или подремывает.

Как, наверно, у любого человека, были в моей жизни эпизоды, которые хотелось бы забыть. Один из них связан с обсуждаемой малоаппетитной темой, относится ко времени, которое я описываю, и приходится его привести. Что делать? Из песни слова не выкинешь…

В пятом классе на уроке я увидел, как по волосикам над ухом Маши, моей соседки, карабкается, как моряк по канату, большая вошь. «Иустина Арсентьевна! У нее вошь!» — завопил я, указывая пальцем на сразу зарозовевшее ушко девочки. Мне хотелось показать себя поборником чистоты и борцом за гигиену. Малопохвальное намерение, тем более что, как я уже писал, у меня и у самого (как и у всех, наверно, в те военные годы) вошки водились. Подошла учительница, удмуртка Иустина Арсентьевна. «Ничего, ничего, Машенька! Вот тебе зеркало. Аккуратно сними вошку!» А потом посмотрела на меня — так, что и сейчас, спустя многие годы, стыд жжет мне щеки.

НОВЫЕ ИГРЫ

В годы войны мы, естественно, тянулись к оружию и осваивали военную технику так же легко, как наши дети и внуки осваивают компьютерную.

Пистолеты, бомбы. Мы с сестрой Любой случайно обнаружили, что лейтенант, постоялец тети Клаши, частенько оставляет свой пистолет ТТ под подушкой. Я доставал из рукоятки обойму с патронами, разбирал пистолет, снова собирал, вставлял и доставал обойму с патронами (боевыми!), бегал за сестрой Любкой: «Стой, руки вверх!» и нажимал на курок. Бог миловал, я ее не застрелил. (Но вот — я уже говорил — мой товарищ, Колька Нельзин, всадил подобным образом добрый заряд дроби в бедро своей тетке.)

И еще один случай, тоже с оружием. Мы с мамой косим сено около Сивы. Вдруг я вижу — бомба, настоящая бомба (поблизости был небольшой учебный аэродром). Маленькая, килограмм на пять. Мама в ужасе, а я корчу из себя опытного воина, объясняю: это вот корпус, это, мама, — стабилизатор, чтобы в воздухе не кувыркалась. И небрежно швыряю бомбу в сторону. А ведь могла бы и сдетонировать, наверное!

Шихта. Стоит, пожалуй, рассказать и о нашей шихте. На окраине города было громадное кладбище танков, орудий и прочего военного снаряжения. Поле между заводом, железнодорожной станцией и Сивой — точь-в-точь поле сражения: обгорелые покореженные танки с черными крестами или с красными звездами, разбросанные повсюду пулеметные и автоматные диски, пробитые каски — черные немецкие и зеленые наши. Всё это переплавлялось на нашем заводе в новенькие пушки и возвращалось в пекло войны, туда, откуда прибыло к нам.