Записки причетника - [52]
Тогда она и в минуты отдыха сохраняла более или менее свою неугомонность, потягиваясь, зевала, нарекала на труды не по силам, на всеобщую леность и прочее тому подобное, но теперь она сидела тихо и смирно, как бы только представляя грозное изображение прежней воинственной жены; теперь она обращалась к мимоидущим уже не с прежними строптивыми вопросами: "Куда несет?", "Где шатался?", а с задумчивыми восклицаниями: "Какой вечерок благодатный!" или: "Славное у нас нынче лето стоит!"
Между тем неоскудный в коварствах пономарь, пользуясь минутами мягкого настроения огорченного ее духа, рассыпался, как говорится в простонародье, мельче маку и незаметно овладевал ее доверием. При всяком удобном случае он с истинно бесовскою ловкостию присосеживался к ней и вступал в разговоры.
Мне случалось издали не раз наблюдать за ними, и всегда он мне напоминал проворного паучка, опутывающего в сеть своей паутины несносную, но простодушную большую муху, так называемую жужжалку.
Уразумев, что Македонская, как это часто бывает с людьми глубоко уязвленными и старающимися свое уязвление затаить и подавить, благосклоннее всего склоняет слух свой на рассуждения о тяготах земной жизни и прочих тому подобных выспренностях, позволяющих сетовать, так сказать, без обозначения своей раны, — он тотчас же и завел сообразный тому глас,
Сидит, например, Македонская, подперши побледневшую ланиту дланью, и вдруг слышит как бы журчанье медовой струи:
— Здравствуйте, матушка! Ох! Ох!
- Здравствуй, Василич, — отвечает встрепенувшаяся жена, как бы пробудясь от дремоты.
— Ox-ox-ox!
— Чего это ты так охаешь?
— Изморился как я, матушка, одному то господу богу известно! Как подумаешь, матушка, так поистине тяжело жить на свете! Ох, как тяжело!
— И правда твоя, Василич: тяжело! — отвечает она, уже не подавляя вздоха.
— Господь испытует, матушка. Земные испытанья посылает!
— Посылает, Василич!
— Пострадали, потерпели на земле… возрыдаем и восплачем… И будем уповать на царствие небесное!
Она утвердительно, но рассеянно кивает головою.
— Все земное прах, матушка, один прах как есть… Человек живет, аки свеча горит…
Она снова так же утвердительно и так же рассеянно кивает головой.
— Прах, матушка, суета сует и всяческая суета!
И, лицедействуя, он томно возводит свои лукавые моргающие глазки горе и воздымает к небу крючкообразные руки, как бы желая вознестись в мир лучший.
Иногда он не подкрадывался, а прямо подходил к крылечку, жалобно восклицая:
— Вот едва иду, матушка! Ох! Как вас господь милует? А я, мочи нет, как головой мучусь! Уж поистине скажу, что чаша юдоль подлинно юдоль плача и воздыхания!
Иногда он простирал свое коварство до того, что не шел, а, так сказать, влекся, едва переступая и на каждом шагу как бы содрогаясь от нестерпимой боли, и, стеная, поведывал о вывихе.
Или же обматывал убрусом как бы расшибленную руку.
Или же, являя все признаки смятения, просил поглядеть в его левое око, которое будто бы утратило драгоценную способность созерцать мир божий.
Но почто вычислять все его бесовские лукавства?
Лицедействуя, он говорил:
— Терплю, не жалуюсь!.. В терпенье стяжаем венец славы… Многострадальный Иов терпел… до конца терпел…
Затем лицедей со многими вздохами оповедывал страдания Иова, а она слушала и все так же задумчиво и рассеянно кивала головою.
От бедствий многострадального Иова он переходил к событиям более современным и к людям ближе знакомым. Он вызывал из памяти все когда-либо приключившиеся в окрестностях катастрофы — пожары, несчастные случаи, грабежи, разоренья, самоубийства.
А она все слушала и все так же кивала головою. Погрузив ее, так сказать, в бездну людских напастей, он вдруг восклицал:
— А что это теперь наши молодые, матушка? Хоть бы одним глазком на них глянул! Несказанные, должно полагать, они там радости и почести имеют!
Лицо иерейши прояснялось.
— Парочка-то их какая! На удивленье миру! Надо полагать, матушка, там их пожалуют прекрасными дарами!
На лице иерейши появлялась даже улыбка.
— Ох, матушка! Как я подумаю, так сердце у меня, словно пташка, вот так и прыгает, так и прыгает… Дай бог Нениле Еремеевне и Михаилу Михаиловичу! Дай бог! Я за них денно и нощно молитвы возношу к престолу всевышнего творца!
— Спасибо, Василич, спасибо!
— На кого ж мне больше и радоваться, матушка, Варвара Иосифовна? Скажите, на кого? Ни роду у меня, ни племени, только одни вы сияете, как одно солнышко на небе!
— Спасибо, спасибо, Василич!
— Теперь, матушка, надо нам скуфеечку дожидать: того и гляди пожалует! Уж, верно, не оставит нашего отца Еремея за его добродетели!
— Пойдем-ка, я тебе чарочку поднесу! — заключала обыкновенно несколько воспрянувшая духом Македонская.
— И, что вы это! — что вы это из-за меня да в беспокойство входите, матушка!
— Иди, иди, поднесу!
Пономарь, по свойственному ему легкомыслию, увлекся до опьянения своим успехом; сначала он попрежнему забегал в наше смиренное жилище поделиться с отцом своими чувствованиями, но вскоре прекратил свои посещения и принял относительно нас тот особый тон, свойственный любимым барским камердинерам, доверенным чиновникам при директоре департамента, приближенным слугам архиерея, знающим секретарям при министре и прочим тому подобным лицам. Встречаясь с отцом, он издали кричал ему:
Москва, 1957 год. Издательство "Известия". Приложение к журналу "Дружба народов". Издательские переплеты. Сохранность хорошая. В сокровищнице отечественной культуры литературное наследие писательницы Марко Вовчок (1833-1907) занимает почетное место. Свыше пятидесяти лет своей жизни она посвятила литературному творчеству.В настоящий трехтомник выдающейся украинской писательницы включены вошли избранные произведения. Том I Рассказы из украинского быта ("Сестра", "Казачка", "Отец Андрей" и др.)Рассказы из русского народного быта ("Надежда", "Катерина", "Купеческая дочка" и др.)Повести ("Институтка", "Червонный король", "Тюленевая баба" и др.) Том II Сказки ("Невольница", "Кармелюк", "Совершенная курица" и др.) Том IIIРоманы ("Записки причетника", "В глуши")
Москва, 1957 год. Издательство "Известия". Приложение к журналу "Дружба народов". Издательские переплеты. Сохранность хорошая. В сокровищнице отечественной культуры литературное наследие писательницы Марко Вовчок (1833-1907) занимает почетное место. Свыше пятидесяти лет своей жизни она посвятила литературному творчеству.В настоящий трехтомник выдающейся украинской писательницы включены вошли избранные произведения. Том I Рассказы из украинского быта ("Сестра", "Казачка", "Отец Андрей" и др.)Рассказы из русского народного быта ("Надежда", "Катерина", "Купеческая дочка" и др.)Повести ("Институтка", "Червонный король", "Тюленевая баба" и др.) Том II Сказки ("Невольница", "Кармелюк", "Совершенная курица" и др.) Том IIIРоманы ("Записки причетника", "В глуши")
Марко Вовчок — псевдоним Марии Александровны Вилинской, по первому мужу — Маркович. Родилась в русской дворянской семье. Троюродная сестра Д. И. Писарева. Под влиянием будущего мужа — этнографа А. Марковича — увлеклась украинской культурой и языком и стала украинским писателем. Почитается за классика. Большинство же сочинений написано на русском языке, писала также на французском языке.
Марко Вовчок — псевдоним Марии Александровны Вилинской, по первому мужу — Маркович. Родилась в русской дворянской семье. Троюродная сестра Д. И. Писарева. Под влиянием будущего мужа — этнографа А. Марковича — увлеклась украинской культурой и языком и стала украинским писателем. Почитается за классика. Большинство же сочинений написано на русском языке, писала также на французском языке.
Марко Вовчок — псевдоним Марии Александровны Вилинской, по первому мужу — Маркович. Родилась в русской дворянской семье. Троюродная сестра Д. И. Писарева. Под влиянием будущего мужа — этнографа А. Марковича — увлеклась украинской культурой и языком и стала украинским писателем. Почитается за классика. Большинство же сочинений написано на русском языке, писала также на французском языке.
Сборник прозы русских писательниц 60-80-х годов XIX века представляет своеобразный «срез» литературно-художественной и общественно-политической жизни послереформенной России. В книгу произведений писательниц прогрессивной ориентации, активно сотрудничавших в журналах «Современник», «Отечественные записки», «Дело», вошли роман С. Хвощинской (Ив. Весеньев) «Городские и деревенские», повести М. Вилинской (Марко Вовчок) «Три доли», С. Соболевой (В. Самойлович) «История Поли», Н. Хвощинской (В. Крестовский) «Свидание», C.
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Крупнейший представитель немецкого романтизма XVIII - начала XIX века, Э.Т.А. Гофман внес значительный вклад в искусство. Композитор, дирижер, писатель, он прославился как автор произведений, в которых нашли яркое воплощение созданные им романтические образы, оказавшие влияние на творчество композиторов-романтиков, в частности Р. Шумана. Как известно, писатель страдал от тяжелого недуга, паралича обеих ног. Новелла "Угловое окно" глубоко автобиографична — в ней рассказывается о молодом человеке, также лишившемся возможности передвигаться и вынужденного наблюдать жизнь через это самое угловое окно...
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
«Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион» [«Bothus Occitanus eller den otteǿjede skorpion» (1953)] — это остросатирический роман о социальной несправедливости, лицемерии общественной морали, бюрократизме и коррумпированности государственной машины. И о среднестатистическом гражданине, который не умеет и не желает ни замечать все эти противоречия, ни критически мыслить, ни протестовать — до тех самых пор, пока ему самому не придется непосредственно столкнуться с произволом властей.