Записки понаехавшего - [3]
А будь я московским мэром или даже президентом, я бы каждый год в их ирландский праздник отсылал бы в Дублин подарки. Мы за «Вечерний звон» перед Ирландией в неоплатном долгу. А вовсе не за «Гиннес», за который мы, что ни выходной, то и расплачиваемся, расплачиваемся…
На шоссе Пессимистов Экклезиастов Энтузиастов, рядом с моей конторой, разрыли тротуар и вдруг нашли теплотрассу. Теплотрасса шла себе мимо и шла, никого не трогала. И никому от неё не было ни холодно, ни жарко. И вдруг её нашли. Трубы там оказались такой ветхости, будто в последний раз им делали ремонт при Иване Васильевиче. Сослуживец мне говорил, что сам не видел, как из лужи на дне котлована вытащили два пустых штофа мутно-зелёного стекла из-под горькой настойки «Опричная», три истлевших бухарских халата, оставшихся от тогдашних дворников-таджиков, и стрелецкий кафтан, из дырявого кармана которого сыпались полушки да пятаки. Вообще я заметил, что по весне работники теплосетей лихорадочно зарываются в землю. Наверное, они там, в лужах на дне этих ям, откладывают яйца или личинки… а зимой, когда прорвётся горячая вода, лезут откапывать вылупившихся сантехников, слесарей и сварщиков.
Холодно. С одной стороны весна, а с трех других еще зима зимой. У стенки подземного перехода на корточках сидят два бомжа — мужчина и женщина с лицами цвета как закалялась сталь. Мужчина курит и внимательно рассматривает заплеванный бетонный пол.
Женщина тянет к прохожим красную, гусиную от холода руку с горсткой мелочи и громко причитает на весь переход: «Господи, мне для полного счастья только твоих блядок не хватало! Господи…»
Поздней весной, когда зацветают акации и яблони возле объединения «Агат», когда нежно зеленеют липы и тополя рядом с огромным зданием таможенного комитета, когда газоны усеивают неистребимые одуванчики, когда небо голубеет так по-детски и так наивно — кажется, что и само Шоссе Энтузиастов на какое-то время приобретает человеческий облик. И мечтается, что в таможне работают не хапуги и взяточники, а Верещагины, которым за державу обидно, что объединение «Агат» занимается не… и все в лунную пыль от Урала до Гибралтара, а изготовлением женских украшений из агатов и других поделочных камней. Но… все это ненадолго. Акации и яблони быстро отцветают, одуванчики безжалостно скашивают газонокосилками, листва на липах и тополях покрывается черной пылью и копотью, и в таможенном комитете все возвращается на свои порочные круги…
Еще всё только просыпается, еще продирает глаза, еще поле покрыто нечесаными лохмами прошлогодней травы, еще в лужах валяются оттаявшие серые лоскутья прошлогодних облаков, еще в темном овраге полумертвый сугроб высунул почерневший язык и дышит из последних сил, еще божьи коровки, улетевшие в конце осени на небо, только собираются вернуться, только пекут черный и белый хлеб, который нам обещали, внимательно следя, чтобы он не подгорел, еще лягушка пинает лапкой своего дрыхнущего без задних ног супруга и говорит ему: «Я хочу, чтобы этой весной у нас родились восемьсот мальчиков и семьсот девочек», а это бесчувственное бревно поворачивается на другой бок и храпит пуще прежнего, еще дождевой червяк кряхтит и вылезает из земли навстречу голодному как зверь грачу, шепча про себя: «Уже ползу, ползу! И незачем так громко каркать!», еще… но уже лихорадочно машут в разные стороны сверкающими крыльями пьяные от апрельского ветра бабочки, уже безотрывно смотрят на них, пуская радужные слюни… А вот команды смотреть не было. Была команда купить батон белого и полбуханки черного, три кило картошки, кило лука и быстро домой. Еще суп варить на неделю, еще пылесосить, еще пыль вытирать и мыть полы, еще с сыном физику учить — последний раз у ребенка в школе ты был, когда забирал его из детского сада… С балкона посмотришь. Через решетку все видно. Да глаза-то не таращи так! У нас восьмой этаж: выпадут — не поймаешь!
Утром рано на работу иду, а вокруг весна, тепло, воробьи чирикают взахлеб, ноги у девушек такие длинные, что редкая птица не раскроет клюв от восхищения. Короче говоря — ничего не радует. Только бы домой вернуться, броситься на неубранную постель, уснуть и видеть сны о весне, воробьях и длинных девичьих ногах…
Рядом со мной идет молодая пара. Она — высокая, красивая, статная, даже могучая, с толстой косой до пояса. Такая не то что коня, а и ферзя на полном скаку остановит. Как в сказке говорится — бежит — земля дрожит. Мужик Конь под ней пал — полдня лежит. Конь Мужик, кстати, у нее маленький — на голову ниже. Само собой, тщедушный и в очках. Ну это как раз понятно. Теперь такое время — мужик или вовсе не родится, или бабой родится, или уж родится мужиком, но больно мелким и завалящим. У кого ноги кривоваты, у кого шея былинкой, а у кого, смотришь — энурез диатез еще и к сорока годам не прошел. А тех, которые уродились — жены по домам прячут. Сами за них работают, сами пиво пьют с друзьями, сами по мужикам шляются. Так только — чтоб совсем не закис, разрешат ему сбегать мусор выбросить. Да и то — в темное время суток.
