Записки политзаключенного - [21]

Я шел по делу один, мое "раскаяние" могло повредить только моей репутации, все мыслящие диссиденты знали какими методами оно добывается. После нескольких дней размышлений я решил согласится. Учитывая, что это был 1982г и до периода "гласности" и освобождения политзаключенных, было еще очень далеко, я могу Совершенно точно сказать, что если бы я не согласился, то сейчас меня не было бы в живых.

Конечно, я встречал потом людей, которые осуждали меня за это, но обычно это были те, кто сами не сидели, либо "экскурсанты", каявшиеся и закладывавшие других на следствии, но чье раскаяние не было предано публичной огласке, ибо огласке предавалось только раскаяние широко известных за границей и в СССР диссидентов. Я могу принять осуждение только тех, кто сам отсидел столько лет, подвергался тaким же пыткам, истязаниям и давлению как я. Но я не знаю таких. Просто раскаяние подавляющего большинства не предавалось огласке, чтобы не создавать впечатление, что у нас много политзаключенных, а для доказательства искренности этих людей заставляли стучать на своих товарищей.

Больше месяца меня лечили и откармливали в тюремной больнице, чтобы я выглядел прилично. Потом привезли в КГБ, заставили одеть чистую рубашку, галстук, пиджак, посадили за стол, чтобы не видны были арестанские штаны и кирзовые сапоги и за 5 минут до записи вручили текст. Бегло пробежав его глазами я стал просить исключить из него упоминания диссидентов, но мне жестко ответили, что текст опущен сверху из Москвы и должен быть зачитан в таком виде. Во время записи я пытался, что-то опустить, изменить, но Кожевин следил по копии и меня заставили зачитывать текст снова.

Не знаю, что они там накомбинировали из этих двух записей, ибо во время трансляции я сидел в тюрьме. По выходе я убедился, что коммунистические писаки приводили в своих статьях в кавычках якобы мои высказывания, которых я никогда не говорил, и в силу своих убеждений не мог сказать. Об этих статьях меня никто не извещал и о некоторых из них я узнал только по приезде в США.

На авторов известных мне статей я подал в суд еще находясь в Улан-Удэ, но все мои заявления даже не были приняты к рассмотрению.

Тем не менее несмотря на раскаяние и обещания КГБ меня судили в третий раз и дали I год ИТК (период следствия и суда) и 5 лет ссылки.

17. ВТОРАЯ ССЫЛКА

Местом второй ссылки определили Улан-Удэ и устроили на работу старшим научным сотрудником в Восточно-Сибирский технологический институт (ВСТИ) на кафедру вычислительной техники, которой заведывал доцент Мухопад Юрий Федорович.

В Бурятии в то время я был единственным доктором технических наук. В основном я сотрудничал с заводом "Теплоприбор" точнее с его конструкторским отделом (нач. Глухоедов Ю.Н.) и отделом новой техники в разработке новых приборов и аппаратов. Были контакты также с огромным Улан-Удэнским авиационным заводом, судостроительным и локомотиво-вагонным заводами, с Бурятским филиалом Сибирского отделения Академии наук. По научным делам меня вынуждены были посылать в командировки в академгородок в Новосибирске и даже иногда в Москву.

За период ссылки с момента освобождения (конец апреля 1982г) и до конца 1987 мною было сделано 13 изобретений в области космонавтики, двигателей, теплотехники. Некоторые из них были сразу же засекречены.

Конечно я подвергался непрерывной слежке КГБ. Сотрудникам кафедры было наказано следить за мной. Любое мое высказывание, даже о том, что сегодне плоxaя погода, истолковывалось как охаивание условий жизни в СССР с целью подрыва советской власти. Особенно старался стукач КГБ доцент Зубрицкий Э.В., о доносах которого на меня и других, сотрудников мне говорили некоторые руководители института и даже кагебистский куратор ВСТИ Лесков А.С. (г.Улан-Удэ, ул .Геологическяя 16 кв. 15, тел. 3-68-32).

Как только началась так называемая "перестройка" в 1985г я написал заявление об отказе от телевизионного выступления, рассказал в нем какими методами оно было получено, заявил, что в сочиненном КГБ тексте вообще нет ни одного моего слова. Это заявление было послано во многие центральные газеты, но ни одна из них его не опубликовала.

В 1986-87гг это заявление было передано Сергею Григорьянцу, редактору газеты "Гласность" и Петру Старчеку, члену редколлегии "Экспресс-Хроники". Краткое сообщение об этом появилось в сборнике "Вести из СССР", 7-19, 1987г.

Как уже говорилось,я пытался подавать в суды на коммунистические газеты и авторов пасквилей, освещавших мое дело и приводивших якобы "мои" высказывания, но мои заявления не принимались.

После всего этого, а также подачи заявления на выезд из СССР отношение ко мне со стороны руководства института, обкома КПСС, резко ухудшилось. В выезде мне было отказано и КГБ начало фабриковать новое дело. Друй организовал от имени уголовников своего концлагеря коллективное письмо с требованием привлечь меня к суду как не вставшего на путь исправления и продолжающего клеветать на советскую власть. Вскоре он попался на взятке, был переведен инструктором в колонию для малолетних, а потом с почетом отправлен на персональную пенсию. Даже милицейские звания ему сохранили. Однако перестройка к этому времени набрала достаточную силу, стали выпускать политзаключенных и председатель Бурятского КГБ Верещагин Г.И. - не решился затевать новое политическое дело. Возможно, что ему не разрешили это из Москвы.