Записки пинчраннера - [2]
Неужели он и в самом деле был так многословен? Может быть, он сказал мне лишь, что нет ничего страшнее, чем быть пинчраннером, но и нет ничего, что сильнее бы возбуждало честолюбие. Все же я думаю, что правильно передал состояние человека, жаждавшего раскрыть передо мной свою душу. Моя душа прекрасно уловила это. После нашего разговора мы оба замолчали и, стоя в углу спортивной площадки, чем-то похожей, но чем-то и непохожей на площадки тех школ, которые были построены сразу же после войны, ощущали, как нам припекает затылок горячее солнце двадцатипятилетней давности. И слышали призрачные крики ЛИ… ЛИ… ЛИ… — то ли подбадривающие, то ли осуждающие — не разберешь.
Рядом с нами обычно стояли матери, которые, как и мы, ждали наших детей. Некоторые из них работали в барах и кабаре, и даже утром от них еще пахло вином.
Какие обстоятельства заставили их разрушить семью и найти себе занятие, которое совсем не подходило им по возрасту? Мы об этом никогда не говорили, понимая, что виной всему опять-таки наши лети, и, стараясь не смотреть друг на друга, лишь обменивались приветствиями и молча наблюдали, как по площадке носятся дети, не похожие на наших детей.
Наконец наши дети выходят из класса и идут к нам. Так заведено, что мы, отцы и матери, ждем их на противоположной стороне спортивной площадки. Выстроившись в ряд, наши дети идут медленно, маленькими шажками. Проходя ту часть спортивной площадки, где дети, не похожие на наших детей, играют в бейсбол, они поднимают руки и прикрывают ими голову. Ну точно маленькие пленные. Учитель велел защитить голову только двоим — моему сыну и сыну бывшего инженера, у которых вместо недостающей кости в черепе вставлен кусочек пластика. Но потом и все остальные дети — и те, кто страдал болезнью Дауна, и те, кто перенес детский паралич, — восприняли указание учителя как относящееся к ним также. Беспомощно подняв над головой руки, наши дети начинают идти еще медленнее. Когда наконец они приближаются, дети, не похожие на наших детей, которые только что играли в бейсбол, уже подметают площадку. наши дети мелкими шажками подходят к нам сквозь густое облако песчаной пыли, сощурив свои слабые глаза и неотрывно глядя прямо перед собой.
На карточке, приколотой к груди детей, значится домашний адрес и номер телефона, написаны на ней и имена родителей, мы же, отцы и матери, обращаемся друг к другу лишь по именам детей. Я, например, отец Хикари, а бывший инженер атомной электростанции — отец Мори. Вначале мне почему-то становилось не по себе при мысли, откуда возникло это имя — Мори, — но я так и не спросил, почему ребенка назвали так. Так же, как и отец Мори не спрашивал меня о происхождении имени моего сына — Хикари.
Однако в разговорах с учителями отец Мори не раз возмущенно говорил, что, когда родился его сын, молодой практикант в больнице безапелляционно утверждал, что ребенок не будет видеть. В таком случае он, по всей вероятности, угадывал и мое душевное состояние, когда я давал имя своему сыну, в черепе которого недоставало той же, что и у Мори, кости[4]. И я отчетливо представил себе то ужасное чувство опустошенности, когда в муниципалитете, куда он принес письменное объяснение опоздания с регистрацией рождения ребенка, причиной чего была срочная операция, он и придумал это имя — Мори, — составленное из латинских слов «смерть» и «слабоумие»[5].
Когда наши дети подходят к тому месту, где мы стоим, они тут же забывают о существовании друг друга, хотя только что составляли единое целое, и мы тоже мгновенно теряем интерес к их отцам и матерям. И, превратившись в монолитные пары и сосредоточившись на своих детях, покидаем свое место в дальнем углу спортивной площадки, где мы ждали их. Так же было и в тот день, когда мы с отцом Мори ощутили, как вспыхнули наши души стоило нам заговорить о пинчраннере.
В первый раз отец Мори заговорил со мной не столько ради того, чтобы вызвать во мне сочувствие, сколько продемонстрировать свою явную враждебность. Однажды апрельским утром отец Мори, который впервые проводил сына в школу и теперь пришел встретить его, откровенно вызывающим тоном сказал мне — а я к тому времени уже целый семестр ходил встречать своего ребенка:
— Я работал за границей в научно-исследовательском институте. Между прочим, там люди с такими отвратительными зубами, как у вас, уже одним этим выдавали свое социальное происхождение.
