Записки переводчицы, или Петербургская фантазия - [41]

— Да, взглянула пару раз, не все время.

— Через два дня мы уезжаем в Челябинск знакомиться с родителями, и назад я не вернусь. Вы сможете объяснить ситуацию директору?

— В смысле?

— Я выхожу замуж за Романа и переезжаю в Челябинск. Что вас удивляет?

— Но... променять Питер на Челябинск... — От растерянности я сморозила явную глупость.

— Я меняю эрзац на настоящую жизнь, ясно? Думаете, легко с вашим старпером управляться?

— Алиса! Не смейте ниспровергать кумиров...

— Да пусть остается на пьедестале, я разве имею что-то против? — беззаботно сказала Алиса, слизывая шоколад с ложечки тонким и острым змеиным язычком. — Он по-своему неплохой мужик, а когда-то, в девяностые, наверное, вообще был крут. Только ведь это давно было, так? А я не люблю музейные редкости. — Она прищурила свои сапфировые сканеры, взмахнула ресницами и спокойно, без раздражения и злобы, объяснила: — Разве вы не видите? Он уже давно выдает себя не за то, чем является. Является он пожилым дядечкой с больным сердцем, который обожает дочь, жену и радости семейного очага. А хочет казаться роковым и ужасным Демиургом, собственничает. Слышали, какой он концерт сегодня устроил? Это все из-за Ромы. А по какому праву? Даже вы были с мужчиной! Между прочим, я не устраиваю ему концерты из-за жены.

— Вы же сами...

— Да, я воспользовалась предложением. И что? Думаете, я соглашусь стать игрушкой на всю жизнь?

— Но в этом Челябинске...

— Нет Эрмитажа? Я повторяю: музейные ценности не люблю. Можно я кое-что расскажу? Знаете, это я сказала Демиургу, что мечтаю сходить на пекинскую оперу, и он постарался. А на самом деле это Ромчик любит экзотику, и мне очень хотелось поздравить его с днем рождения. Но... я не могла позволить себе такие дорогие билеты. А поздравить хотелось.

— Какое коварство!

— Вот именно, и мне стыдно. Передайте, пожалуйста, Леониду Петровичу, что я прошу за все прощения и желаю счастья.

— Алиса, наберитесь смелости и скажите сами. Так будет честнее.

— А зачем эти отрицательные эмоции? Кому они нужны? Я без них проживу. И во-вторых, я не собираюсь возвращаться на работу.

Она достала пудреницу и посмотрелась в зеркальце.

— Нет, я не похожа на мазохистку. Ничего общего... А вы его уважаете, найдете нужные слова. Память молодости, так сказать... А можно я спрошу? Он был вашим любовником?

Я немножко ошалела от этого нагловатого напора. И все-таки решила сказать правду (тем более что в свое время это меня мучило).

— Увы, нет, Алиса! Леонид Петрович никогда не видел во мне женщину. Даже когда мне было тридцать два, я для него была чем-то вроде живого гугла, переводчика и всепонимающего уха, которому можно излить любые тайны.

— Это вы для самой себя были гуглом-переводчиком. Вы такую роль сами выбрали, а никто разубеждать не станет. Раз выбрали, значит, она вас устраивает.

Алиса вдруг перегнулась через стол, ее прекрасное лицо с гладкой свежей кожей, без всякого тональника, оказалось в нескольких сантиметрах, и я в который раз подумала, какая она красивая и что Демиурга осуждать нельзя: никто бы не устоял.

— Ничего не кончено! Вы восхитили и удивили меня в театре. Такой дядечка! Мощный, высокий. А энергетика? Бешеная! — Она мечтательно закрыла глаза. — Не то что у нашего рыжего ящера — вот, точно, ископаемый реликт. Эх, был бы ваш дяденька моложе — я бы его забрала!

— Разумеется, — ехидно сказала я. — Он физически не может пройти мимо чужой юбки. Заурядный бабник!

— Не ревнуйте. — Алиса лукаво погрозила пальчиком. — И не отпускайте свое сокровище. Помните: не все то золото, что блестит. И наоборот, золото иногда под землей зарыто. Я тоже думала, что Ромчик — замухрышка провинциальная, так себе вариантик, но все оказалось по-другому.

В сумочке рассыпался танцевальной дробью мобильник, и Алиса порозовела от счастья:

— Это Рома! Скажите что-нибудь на прощанье!

— Будьте счастливы, — растерянно сказала я. — Совет да любовь... Знаете, деточка, вы меня тоже поразили. Все бросить, так влюбиться! Не думала, что вы на это способны.

— И я не думала!

Алиса вскочила, схватила белый пуховичок в охапку и вдруг стала похожа на десятиклассницу на перемене. Такой она мне нравилась все больше и больше.

— А вы не боитесь?

— Бояться? Рома сказал, что боящийся не совершен в любви, — и лучше не скажешь.

— Только это не Рома сказал, — хихикнула я.

— А мне все равно! Обещайте, что утешите нашего ящера! Я прошу у него прощения. И вот это отдайте, скажите, я прочитала. Но в его скучный офис не вернусь никогда. О воля, воля! О свобода! Ты встретишь радостно у входа!

Она бросила на стол красивую пухлую книжку, резко застегнула похудевшую сумочку и выпорхнула на улицу, на ходу пытаясь попасть в рукава модной курточки и одновременно обмотать шарф вокруг шеи. За стеклянной дверью пронзительно и победоносно запела автомобильная сирена, приветствуя Златовласку, потом мягко хлопнула дверь, зашуршали шины и наступила тишина.

Я сидела над горкой душистого мороженого, как Будда Шакьямуни перед цветком лотоса. Я пыталась обдумать ситуацию, однако она не вмещалась в голове. Взглянула на книжную обложку: так и есть, Урсула Ле Гуин...