Записки переводчицы, или Петербургская фантазия - [32]

— Н-нет, но...

— Значит, все-таки интересно. В пятницу на работу через пустырь пошла и не дошла. Сегодня выяснилось, что ее задушили.

— П-поясните...

Он пожал плечами, словно говоря: «Что здесь пояснять? Дело ясное».

— Когда Лиза не пришла домой, никто особенно не беспокоился: она иногда ночевала у подруги. Время было позднее, звонить не стали. А в субботу эта подруга позвонила сама и попросила к телефону Лизу. Тогда сын поднял переполох и вызвали полицию.

Мне стало очень страшно — ледяная рука комкала изнутри желудок и потолок нехорошо наклонился в сторону. Всем своим существом я ненавидела насилие. Кто мог убить эту маленькую беззащитную женщину, похожую на юркую синичку? У какого дьявола поднялась рука?

— Она же птичка божия, безвредная была. Лестницы мыла и пела псалмы. А на вас вообще молилась, Леонид Петрович!

— В некоторой степени это было взаимно, — согласно кивнул он. — Я все думал, что она не из нашего времени, какой-то средневековый реликт: кроткая, почитающая мужчин, молчаливая, верующая, нищая и всем довольная. Не было в ней никакого желания бороться за сытую и счастливую жизнь.

— У нас ее некоторые считали юродивой...

— Придурки! Кроткая, кроткая она была, а кроткие обладают неземным притяжением — это еще умные люди до нас заметили. В наше время они похожи на бабочек зимой. Представь: снег валит, и вдруг летит голубая бабочка! Сейчас кротких почти нет: вымер экзотический вид, что неудивительно.

Несмотря на дурноту, я удивилась: мои самые смелые догадки оправдались — наш грозный Демиург в душе всегда был романтиком. И, судя по всему, очень чувствительным.

— Наверное, из-за этих взаимных симпатий судьба привела меня к месту упокоения нашей несчастной бабочки. Это было — как бы помягче сказать? — очень странное место.

Странное место? От этих слов мне стало совсем плохо и потолок стремительно поехал вниз.

— П-почему странное? Ч-что в нем было такого странного?

— Да, собственно, ничего. Что может быть странного в трансформаторной будке?

Босс достал узенькую коричневую сигариллу и зажег. Секунд пять он смотрел, как разгорается красный кончик, а потом с наслаждением и хрустом смял запретный плод, и правильно сделал, потому что выглядел он отвратительно. Зато мне стало легче: тоненькая струйка дыма достигла носа и окутала запахом вишневых косточек — потолок перестал падать.

— Мы жили в одном дворе. И нашел ее мой пес. Утром приклеился к трансформаторной будке — и ни тпру ни ну. Уши прижал, ноздри раздувает, вытянулся в струну, и нижняя губа дрожит — все как положено! Смотрю, дверь закрыта неплотно, замок не заперт. Какая первая мысль? Правильно — крыса. Наклонился, пригляделся, а изнутри на меня смотрит Лиза: глаза в глаза, веки полуприкрыты, лицо синее... Такие вот гляделки у нас произошли.

Шеф снова наполнил рюмки.

— А потом?

— Потом, как законопослушный гражданин, вызвал полицию, поехал в отделение и очень долго доказывал, что это сделал не я. Если бы дело приняло неправильный разворот, работу издательства, возможно, приостановили и были бы проблемы и, как следствие, санкции. Возможно, мы бы разорились. Самостоятельно работать вы не умеете, но я остался с вами и всех спас. Чуешь, Анна?

— Вы это о чем? — Я растерялась.

Скорость, с которой у Демиурга затягивались душевные раны, всегда поражала. При этом потери переживались глубоко и искренне, однако длилось это недолго. Сейчас был поставлен пятичасовой рекорд. Да, собаку он, наверное, вывел часов в семь, теперь начало первого, видимо, воспоминание о Лизе уже отошло «в шкатулку памяти», повторив судьбу всех кротких и беззащитных, и Леонид Петрович перешел к насущным проблемам.

— Чего молчишь? — Мой шеф сердито смотрел из-под рыжих бровей.

— Если честно, я поражена: у вас акулий иммунитет.

— Поэтому и жив до сих пор. А что ты предлагаешь — сопли жевать? Ей уже некрологом не поможешь, а я не собираюсь стать смертником-сердечником, ясно?.. Было? Было! Было и прошло.

Леонид просканировал взглядом дверь, за которой трепетала Алиса.

— Мне интересно, что в коллективе подумали. Вы же что-то подумали, правда? Или надеялись, что я навсегда исчезну? Какие были версии? Супружескую верность нарушал?

Я неопределенно пожала плечами:

— Н-ну, Леонид Петрович, все, наверное, по-разному подумали.

— Ясно, ясно!

Дзынь! Шеф безжалостно щелкнул по хрустальной рюмке.

— Вот скажи, откуда у вас, у баб, столько фантазий в голове? Ладно бы только эротические — это природа...

— А какие еще? — Я заинтересовалась, несмотря на все ужасы нашей беседы.

— Вы же по природе своей мазохистки — лезете любой ценой всех спасать. И получаете предсказуемый результат. Причем вы все такие: и она, — он кивнул на дверь, — и ты, и Лиза. Суетесь не в свое дело, пока по носу не дадут. Я ведь Лизавету предупреждал. Но не признавала наша Лиза руководящего начала: только Бог, видишь ли, авторитет! Мечтала за веру пострадать и убогим помогала: лечила, кормила, тряпки им собирала. Да не все любят, чтобы их жалели. Некоторые терпеть не могут, когда в рай насильно зазывают... Кажется, это называется гордыней?

— На что вы намекаете? — похолодела я.