Записки партизана - [13]

Мы еще долго сидели, обсуждая детали, советуясь, споря.

На рассвете следующего дня я узнал: ночью на комбинате произошла авария. Среди пострадавших были парторг маслоэкстракционного завода инженер Лысенко и инженер Котров — их отправили в 3-ю городскую больницу. Директор бондарного завода Шлыков, будущий руководитель подпольной группы на комбинате, спасся чудом: за несколько минут до аварии он ушел из цеха…

Следствие ничего не установило. Предполагалась диверсия, но виновные обнаружены не были.

* * *

Помню, был жаркий день.

Я несколько часов бегал по городу: надо было проверить, как идет заготовка для партизанского отряда валенок, телогреек, перчаток, рюкзаков; раздобыть шагомеры, бинокли, компасы.

Как нарочно, все в этот день не клеилось: в биноклях мне отказали, полушубки не были готовы, валенки оказались скверно подшитыми… Волей-неволей пришлось снова побеспокоить Марка Апкаровича. От него я узнал неприятную новость: в эту ночь на комбинате был арестован техник Свиридов по обвинению в шпионаже.

Я знал Свиридова. Несколько раз при мне он заходил к Евгению. Однажды даже ужинал с нами. Худой, щупленький юноша был робок, застенчив, неразговорчив. Евгений относился к нему хорошо, считал Свиридова неплохим конструктором. Мы с сыном вспоминали о нем совсем недавно, когда сколачивали отряд, но сразу же решили не обсуждать его кандидатуру, потому что он казался нам слишком уж слабеньким и хилым. И вдруг: Свиридов — немецкий шпион!..

Вначале я не хотел этому верить.

Но Марк Апкарович сказал мне, что арестованный на первом же допросе сознался. Да ему и трудно было упорствовать: документы, найденные при обыске, были слишком красноречивы. К тому же из допроса выяснилось, что со Свиридовым по шпионской деятельности был связан еще один работник комбината — техник Шустенко! Но он успел скрыться, и сейчас его разыскивают.

Я шел домой, и Свиридов не выходил у меня из головы. Я никак не мог простить себе, старому подпольщику, своей близорукости. Кто знает, может быть, мы с Евгением проморгали еще кого-нибудь и в нашем отряде или, еще хуже, среди будущих подпольщиков окажется такой же Свиридов? И я снова и снова перебирал в памяти всех товарищей по отряду и будущему подполью.

В прихожей встретила жена.

— У тебя гость, — шепотом сказала Елена Ивановна. — Какой-то Тимошенко, Петр Тихонович… или Трофимович, не разобрала. Сидит уже добрый час. Ты знаешь его? Нет? И я тоже. А он, судя по разговорам, прекрасно знает и тебя, и меня, и Женю… Будь осторожен с ним, — и Елена Ивановна показала глазами на дверь. — Не нравится мне этот старичок. Странный он какой-то…

Я вошел в кабинет. Навстречу медленно поднялся с кресла старик. Он был в сером поношенном костюме. В руках — палка. Движения медленные, расслабленные, старческие. Седые волосы падали на лоб. На вид старику было за шестьдесят.

— Чем могу служить?

Гость отрекомендовался, но, очевидно, заметив, что его имя ничего не говорит, снова устало опустился в кресло и, улыбнувшись, спросил:

— Неужели вы меня не узнаете, Петр Карпович?

Голос был глухой, низкий, совершенно незнакомый. Я внимательно вгляделся в его лицо и только тогда узнал в нем Ивана Семеновича Петрова, молодого талантливого инженера, друга Евгения, вовлеченного тем в группу подпольщиков. Я был восхищен перевоплощением.

Мы договорились с Иваном Семеновичем, что в случае занятия Краснодара немцами он выдаст себя за инженера, недавно приехавшего из Казани к своим краснодарским родственникам. Он скажет, что родственники эвакуировались до его приезда и он остался в городе один, без знакомых.

Глава IV

Положение на фронте оставалось тревожным. Гитлеровцы продолжали наступать.

Артиллерийская часть, стоявшая на комбинате, ушла на фронт. Евгений вскоре получил от ее командира «фронтовой привет» — он прислал ему в подарок снайперскую винтовку. Надо было видеть в этот момент Ермизина. Он поднял винтовку над головой и грудным своим, мощным, как орган, голосом провозгласил:

— Теперь будет дело! Теперь, Евгений Петрович, отпустите мне часы для занятий, и я ручаюсь: команда особого назначения будет стрелять не хуже, чем стреляли у нас в школе «Выстрел». Всех сделаю снайперами.

«Все», разумеется, снайперами быть не могли — мы отобрали лучших стрелков, и Ермизин принялся обучать их. Маленький, коренастый, флегматичный на вид, он был артистом своего дела — умел создавать стрелков по образу и подобию своему. Чем больше увлекался в работе Ермизин, тем спокойней, сосредоточенней становилось его лицо. Однажды, пристально глядя своими серыми глазами на Женю, он сказал:

— Вы допускаете, Евгений Петрович, большую ошибку в своей жизни.

— Какую же? — улыбаясь, спросил Женя.

— Зачем быть инженером-конструктором, когда самою природою назначено вам быть снайпером?

Ермизина я вспоминаю с большой благодарностью: его стараниями мы не знали в отряде недостатка в снайперах, даже Надя Коротова хаживала на операции со снайперской винтовкой.

Появились у нас и автоматы — русские и немецкие. Стрелять из них училась поголовно вся команда. Ермизин научил и разбирать и собирать их. Он же первый показал нам, насколько русское оружие лучше немецкого: в наших автоматах больше патронов, наша винтовка дальнобойней.