Записки парижанина. Дневники, письма, литературные опыты 1941–1944 годов - [25]

Тот же день

Мы все еще не уехали из этого Михайлова. Нас обогнали полдюжины военных поездов, наполненных очень грязными солдатами, сеном, мукой… Говорят, что путь свободен, но мы не продвигаемся по военным причинам ― очень боятся бомбардировки. Солдаты рассказывают истории пулеметных обстрелов поездов немецкими летчиками. Весь поезд (наш) ужасно боится бомбардировки и немецких пулеметов. Факт тот, что мы на территории, очень близкой к фронту. Вполне возможно, что наш поезд подвергнется тяжелым испытаниям. Весьма неприятно стоять на месте и ждать событий… гм… не особенно пригожих. Большинство публики только и говорит о возможности бомбардировки. Я лично «подготовлен» в том смысле, что у меня есть сумка, в ней две буханки хлеба, две банки консервов, мой дневник и нож… Все это мне кажется и детским, и трагичным. Я абсолютно ни о чем не жалею, я знаю по собственному опыту абсолютную тщетность напоминаний о прошлом ― напоминания эти раздирают сердце и ничего не дают. Я пустился в авантюру; пока я жив и «свеж», я рассматриваю события, в которые я замешан, с объективным ― скажу даже, «историческим» ― интересом почти равнодушного свидетеля. Что касается меня лично, я рассчитываю на помощь Провидения. Говорят, бомбардировка была в нескольких остановках отсюда… Интерес людей ко всему мрачному, жадность к отвратительным подробностям, стремление к мазохизму, которое автоматически ведет к банальным и жалобным высказываниям, ― все это я глубоко презираю у 99 % этих господ и дам. Я совершенно не волнуюсь, доеду ли я по направлению Москва-Ташкент. Мне достаточно знать, что я живу и жую. С другой стороны, я не один, и поэтому… Державин ― хороший тип, но немного пьяница. Стремление критиковать, происходящее от ясного и строгого ума, не очень сочетается с необходимостью напрямую контактировать с объектами остроты моего взгляда. Я мало-помалу учусь лицемерию. Некоторое время назад я хотел быть откровенным; вижу, что это невозможно; надо изображать дурака, чтобы преуспевать. Митя это очень хорошо понял.

1/XI-41

Вчера, после остановки, которая длилась 24 часа, наш поезд покинул станцию Михайлов. Еле-еле, через пень-колоду продвигаясь вперед, после многих остановок он достиг станции Павелецк. И тут, друг мой, можно быть уверенным, что остановка продлится минимум 24 часа, а то и больше. Вокзал забит бесчисленным количеством самых разных поездов. Из Павелецка поезд пойдет на восток ― или в направлении Саратова, Ряжска или Куйбышева. Мне думается, что путешествие это будет долгое. Я почти уверен, что Павелецк ― «одна из ключевых станций» нашего пути, задержит нас надолго. Все пошли за кипятком, перелезая через многочисленные составы. К чорту! Мне совсем не хочется идти, чтобы там часами стоять в очереди. Кроме того, это довольно рискованно… Я здесь уютно сижу в своем вагоне. Возможно, я все-таки пойду, хотя бы чтобы что-нибудь увидеть из того, что происходит. Россия, в конце концов, абсурдная страна, а главное ― очень грязная. Придется все же вылезти. Так вот, я уехал из Москвы в Азию ровно через месяц после моего возвращения из Татарии. Этот месяц я прожил неплохо; из книг купил Малларме, Бодлера, Есенина, Ахматову, Дос Пассоса, Ильфа и Петрова, Свифта; ел, можно сказать, отменно; ходил в кино и в театр, видел Валю, получил немного денег. Словом, хорошо пожил. В сущности, я не знаю, подойдет ли мне эта Азия и даже доеду ли я до нее, но я, по крайней мере, буду знать, что в особенно трудный период в Москве я жил широко и по своему хотению, а это уже совсем здорово. А теперь, «после пира», я поддаюсь ходу событий… Мы, может быть, в какой-то момент выкарабкаемся из всех неприятностей. Путешествие будет длиться очень долго, но, по крайней мере, на каждой станции я буду знать, что мы приближаемся к Азии, значит, к моему лучшему другу Мите. Да и приключение какое! А пока это приключение ничем не угрожает, я не очень волнуюсь. Восточная Азия… Да-с. Не так уж плохо; посмотрим.

Вечер того же дня

Против всякого ожидания, простояв только 5 часов в Павелецке, поезд едет дальше. Его направление ― Ташкент, но туда ведут разные пути. Говорят, мы поедем не через Ряжск, а через Артыщев, Пензу, Тамбов и Куйбышев. Мы уже три дня как едем. В Павелецке, проявляя чудеса героизма, я пролезал под составами в направлении станции, и, благодаря моим покупкам, мы съели прекрасный обед, за деньги Кочеткова, к счастью. Я продолжаю жить припеваючи. Поезд идет очень медленно. Ташкент далеко, я не знаю, что я там буду делать и поеду ли я в Ашхабад, но я не волнуюсь. Да и к чему? «И наплевать на все, было бы над чем посмеяться, и наплевать на все, было бы что выпить», ― как говорится в песне. Выпить, конечно, здесь нечего, но все равно наплевать. Элементарное наблюдение ― но Россия ― такая страна, что умные замечания не могли бы мне прийти в голову. Зачитываюсь А. Грином, А. Жидом. Все же хорошо сегодня пожрали ― здорово, а для меня еще и задаром! Но пока и это хорошо. Поезд продвигается со скоростью черепахи, потому что это поезд эвакуированных: «эшелон», как они здесь называются. Мы находимся в сердце России, в районе Тамбова. Мы направляемся в Мичуринск, Тамбов, Пензу и Куйбышев. Я потрясающе вычистил свои ботинки, а всем грязнулям пусть будет завидно!!!