Записки офицера Красной армии - [2]

23 сентября, 1939 года. Вильнюс

Я нахожусь в Вильнюсе. Сюда нас направили из Молодечино. Приехали поездом, потому что наши танкисты опередили пехоту и первые заняли город. Но я считаю, что неприятеля победили именно мы — пехота во главе со мной, потому что мы первые перешли границу и нагнали на панов такого страха, что у них только пятки сверкали.

Наш батальон стоит в казармах на улице Вилкомерской. Нам, офицерам, Комендатура дала разрешения поселиться отдельно вблизи казарм. Я расположился на улице Кальварийской в доме номер четыре. Пришёл туда вчера утром с «ордером» из Комендатуры и спрашиваю домоуправа. А мне сказали, что никакого домового комитета у них нет и не было. Я плюнул:

— Вот порядки! Как же вы тут жили?

Они говорят:

— Нормально. А все вопросы по регистрации решает дворник.

Пошёл я к дворнику. Мне показали, где находится его подвальная комната. Спускаюсь я вниз и думаю себе: «Наконец-то я увижу хоть одного эксплуатируемого пролетария». Но где там! Вижу я в большой комнате сидит толстый, хорошо одетый мужчина. Я только на ноги посмотрел и сразу увидел: ботинки с голенищами! А он ничего. Сидит и кофе пьёт. На столе настоящий хлеб лежит и сахар в банке стоит. Даже колбасу на тарелке заметил. Как меня злость взяла, что такой капиталист дворника изображает. Но я ничего не сказал, только подумал себе: «Придёт и твоё время! Закончится твоя колбасная жизнь и о ботинках тоже забудешь!» А вслух говорю:

— Добрый день!

— Добрый день! — говорит он и на стул показывает. — Присаживайтесь! — добавил он.

Я сел и кладу ему на стол ордер из Комендатуры.

— Вот, — говорю, — тут про квартиру для меня в этом доме.

Он взял эту бумажку в руки. На нос нацепил очки. Повертел бумажку и так, и сяк. А потом говорит:

— Я по-русски говорить умею, но буквы знаю не все. Вы сами мне прочитайте, про что там.

Я прочитал ему. А от говорит:

— Свободных квартир целых три. Пять комнат и кухня. Это одна. А две — из трёх комнат и кухни. Берите какую хотите.

Но я ему говорю, что мне нужна только одна комната. Но хотелось бы поселиться к порядочным хозяевам, чтобы не обокрали. А за комнату будет платить Комендатура согласно «норме».

Он задумался и говорит:

— Пожалуй лучше всего вам будет у учительниц. Женщины спокойные, на пенсии. Хотят сдавать две комнаты, но можете взять одну.

Это мне понравилось. С женщинами всегда менее опасно. Может не нападут неожиданно, не зарежут. Всё же более культурный элемент.

Пошли мы вместе к учительницам. Они все дома были. Одна из них хорошо по-русски говорит.

— Мы, — говорит, — охотно вам комнату сдадим. Для нас дорого. А так нам арендную плату снизят.

— А где хозяин? — спрашиваю я. — Наверное с другими капиталистами сбежал?

— Тут хозяина нет. Дом принадлежит магистрату. Был управляющий, но его призвали в армию. Ушёл на немецкий фронт. А плату за квартиру мы вносим в кассу магистрата.

Показывают они мне свои комнаты. Никогда в жизни я не видел такой роскоши. Распутство какое-то! На полу даже ковры лежат. И всякие там цветы. И живая птица, похожая на воробья, но вся жёлтая, в клетке посвистывает. И разные там столы, столики, полки, полочки, шкафы, шкафчики, стулья, кресла… Там такие вещи, что черт его знает как их назвать! А я ничего. Делаю вид, что меня всё это не удивляет и что я не понимаю, что попал в капиталистическую пещеру эксплуататоров трудового народа. В самое змеиное буржуйское гнездо.

Оказалось, что три бабы в трёх комнатах жили! Учительницы!!!.. Ну ничего, советская власть их выведет на чистую воду. И «дворника» заодно. Пусть немного поживут. Для всех найдётся подходящее место.

Я договорился с «учительницами», что вечером заселяюсь. Они отдали мне наружную комнату с балконом. Спросили, много ли у меня вещей? Но я ответил им: «Разве у боевого офицера могут быть вещи? У меня ничего нет. Война ведь». Они сказали, что дадут мне постель. Я согласился на это, но подумал себе: какого чёрта она мне нужна?

Мы попрощались очень спокойно и культурно, я пошёл осматривать город. Иду по улицам и вижу, что попал в настоящий буржуйский заповедник. Публика на улицах одета как на бал. Каждый в кожаных башмаках, а кое-кто даже в сапогах. У многих также заметил галстуки и воротнички. И почти все в шляпах. Вот паразиты!.. А самое удивительное женщины. У каждой волосы уложены как у киноактрисы. На ногах тонкие чулки, наверное купленные в Париже, гладкие, коричневые. Платья лёгкие, цветные… как цветы. В жизни таких не видел. Красивые буржуйские стервы разодетые. Иду я себе и думаю: «Пожалуй сюда со всей Польши съехались капиталисты с жёнами и дочками? Такое богатство!»

Мне даже чуточку страшно стало. Вокруг столько кровопийц шастает! Но вижу и наших парней много. Ходят по улицам и тоже фасон держат. Каждый наодеколонился так, что издали слышно. Пусть буржуи знают, какая у нас культура! Жаль, что и я не наодеколонился. Не было времени. В другой раз.

В одном месте смотрю я — пекарня. В витрине хлеб и булки заметил. Даже пирожные были. Никогда в жизни не видел ничего подобного. Думаю себе, или это буржуйская пропаганда, или специальный магазин польского «Интуриста». Стою я у окна и наблюдаю. Люди заходят, покупают, выходят. А я только разглядеть пытаюсь, у них особые стахановские «боны» или обычные карточки? Трудно разобрать. Думаю я себе: «Попробую и я. А вдруг продадут?» Вхожу я внутрь, кашлянул и говорю, как бы спокойно: