Записки о России. XVI — начало XVII в. - [33]

, и некоторые другие, особенно терпевшие много недовольства и побоев от царя из-за жалоб и беспричинных обид сэра Бауса, так надоевшего царю и правительству, как никто другой из послов; они сказали ему, что было бы очень поучительно в назидание другим, которые забудутся и забудут свое место, отрубить ему ноги и бросить его тощее тело в реку, при этом ему указали в окно, но бог [сказали они] даровал нам ныне более милосердного царя, который не будет ему мстить и позволит ему, из уважения к королеве Елизавете, видеть свои очи. Но он должен снять свой меч, что он отказался сделать, ибо это было противно его законам и присяге. Они вновь принуждали его [говоря], что перед столь милостивым и миролюбивым государем, чей дух еще скорбит, не пристало являться в военном облачении, его заставили, таким образом, подчиниться, и он, без сопровождавших, был приведен к царю, который устами своего канцлера (chauncellor) отпустил его к королеве Елизавете.

Затем сэр Джером Баус был отведен домой, ему было дано три дня на отъезд из Москвы и сказано о возможном письме, которое будет послано за ним следом. Сэр Джером Баус имел очень мало средств, денег, но что еще поддерживало его — это радость того, как мирно он отпущен, и желание поскорее стать для них недосягаемым. Я изыскал средство достать ему тридцать телег для его багажа и слуг и как можно больше прогонных лошадей. Я испросил позволения князя-правителя на то, чтобы увидеться и поговорить с ним, а также проводить его из города. Простой сын боярский (a meane sinaboarscie) был назначен для его охраны и строгого за ним наблюдения, он обращался с ним весьма грубо, что было нестерпимо для Бауса, едва смогшего это вытерпеть. Я с моими слугами и верными друзьями сопровождал его, пока он не выехал из Москвы, верхом и в полном снаряжении, иначе и он, и его люди имели бы неминуемые неприятности. Отъехав десять миль, я натянул свой шатер и устроил проводы ему и его компании из моих запасов и продуктов, он умолял меня позаботиться о дальнейшей безопасности его пути, и я хотя не давал обещаний, но выполнил [эту] его просьбу. Сильно потрясенный [пережитым] страхом, он благодарил меня за все, что я сделал, говорил, что будет просить королеву и моих друзей отблагодарить меня, а сам и его друзья никогда не забудут этого. Письмо, написанное его собственной рукой с дороги, из Переславля (Pereslaue), подтверждает это и содержит просьбу о моей дальнейшей заботе о нем. Бог мне свидетель во всем том хорошем, что я сделал для него. Я убедил князя-правителя послать свои письма для королевы ему вслед, а также связку соболей ей в подарок от него. Когда он прибыл в бухту св. Николая и погрузился на корабль, он [дал волю] несдержанности, грубости в адрес того дворянина, который его провожал, изрезал всех соболей и порвал письмо в клочья, наговорил много высокомерных слов в адрес царя и его совета[245]. После его отъезда великие государственные дьяки Щелканы (great officers of estate, the Shalkans) сделались, за мое участие в нем, из друзей моими смертельными врагами. Я распространяюсь об этом, потому что позднее вы убедитесь, как хорошо сэр Джером Баус отблагодарил меня[246].

Государство и управление обновились настолько, будто это была совсем другая страна; новое лицо страны было резко противоположным старому; каждый человек жил мирно, уверенный в своем месте и в том, что ему принадлежит. Везде восторжествовала справедливость. Однако бог еще приберег сильную кару для этого народа; что мы здесь можем сказать? По природе этот народ столь дик и злобен, что, если бы старый царь не имел такую тяжелую руку и такое суровое управление, он не прожил бы так долго, поскольку постоянно раскрывались заговоры и измены против него. Кто мог подумать тогда, что столь большие богатства, им оставленные, будут вскоре истреблены, а это государство, царь, князья и все люди так близки к гибели[247]. Плохо приобретешь — скоро потеряешь.

Царь Иван Васильевич правил более шестидесяти лет[248]. Он завоевал Полоцк (Pollotzco), Смоленск (Smolensco)[249] и многие другие города и крепости в семистах милях на юго-запад от города Москвы в областях Ливонии, принадлежавших польской короне, он завоевал также многие земли, города и крепости на восточных землях Ливонии и в других доменах королей Швеции и Польши; он завоевал царства Казанское и Астраханское, все области и многочисленные народы ногайских и черкесских (Nagaie and Chercas[250] татар и другие близкие к ним народы, населявшие пространства в две тысячи миль по обе стороны известной реки Волги и даже на юг до Каспийского моря. Он освободился от рабской дани и поборов, которые он и его предшественники ежегодно платили великому царю Скифии, хану крымских татар (the Chan of Crim Tartor), посылая ему, однако, небольшую мзду, чтобы защищаться от их ежегодных набегов. Он завоевал Сибирское царство и все прилежащие к нему с Севера области более чем на 1500 миль. Таким образом, он расширил значительно свою державу во всех направлениях и этим укрепил населенную и многочисленную страну, ведущую обширную торговлю и обмен со всеми народами, представляющими разные виды товаров своих стран, в результате не только увеличились его доходы и доходы короны, но сильно обогатились его города и провинции. Столь обширны и велики стали его владения, что они едва ли могли управляться одним общим правительством (regiment) и должны были распасться опять на отдельные княжества и владения, однако под его единодержавной рукой монарха они остались едиными, что привело его к могуществу, превосходившему всех соседних государей. Именно это было его целью, а все им задуманное осуществилось. Но безграничное честолюбие и мудрость человека оказываются лишь безрассудством в попытке помешать воле и власти Всевышнего, что и подтвердилось впоследствии. Этот царь уменьшил неясности и неточности в их законодательстве и судебных процедурах, введя наиболее удобную и простую форму письменных законов, понятных и обязательных для каждого, так что теперь любой мог вести свое дело без какого-либо помощника, а также оспаривать незаконные поборы в царском суде без отсрочки