Записки о России при Петре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича - [42]

Между множеством предприятий, совершавшихся последовательно по воле русского героя, одно из самых близких его сердцу и самых необходимых для пользы его народов, по-видимому, не удавалось ему — именно введение основанного на непоколебимой честности управления юстициею и финансами. Напрасно он издавал указ за указом, чтоб поставить преграды обману, — обман не переставал гнездиться по-прежнему. Необходимость пресечь это зло, заставила государя ознаменовать первый месяц 1724 года одним из тех кровавых примеров строгости, от которых он воздерживался в продолжение нескольких лет, в надежде, что семена чести, которые он старался посеять во всех сословиях, принесут наконец счастливые плоды. Осьмнадцать преступников, почти все люди чиновные, немолодые и занимавшие значительные должности советников в разных приказах, были возведены на эшафот. Девять из них получили по 50 ударов кнутом, после чего им вырвали ноздри и объявили ссылку на галеры. Троим отрубили голову, одного колесовали. Этот последний был обер-фискал Несторов, некогда столь уважаемый императором, который часто отзывался об нём, как о самом умном и красноречивом из его старых московских служак, и при определении его в должность обер-фискала пожаловал ему несколько прекрасных поместий, дабы при богатстве он не имел повода и поползновения к воровству. Не смотря на то оказалось, что им похищено было до 300 000 рублей. Остальные пять виновных, которые по небрежению подписывали не читая ложные определения, наказаны были батогами и отправлены на галеры на шесть месяцев. Замечательно, что когда палачи раздели всех этих преступников, не нашлось ни одного из них, который не носил бы уже на своей спине знаков какого либо наказания[94]. Члены всех приказов, от президентов до писцов, обязаны были присутствовать при казни, чтоб научиться трепетать при одной мысли об обмане государя или о притеснении его невинных подданных, и новыми указами обновлено было впечатление прежних, относившихся до честности, требуемой от служащих государству.

Положение дел на востоке всё еще было двусмысленно. Султану и его дивану весьма нравилось мнение великого визиря, утверждавшего, что приверженец секты Али на персидском престоле гораздо менее опасен для высокой Порты, чем такой правоверный, как Миривейс, и что как земле нужно одно только солнце, так и правоверным мусульманам нужен один покровитель, к которому обращались бы все их помыслы нераздельно. Но ни солдатство, ни народ ни знали такой политики; их даже не осмеливались и знакомить с нею. Возбужденные и против царя и против Софи еще более с тех пор как стал известен их союз, они только и думали о борьбе с христианами и о помощи единоверцу. Не раз великий визирь готов был уступить этому воинственному пылу, и маркизу де Бонаку[95] стоило неимоверного труда уговорить его быть твердым. Наконец им удалось склонить на свою сторону муфтия, который поспешил объявить, что алкоран запрещает нападать на тех, кто нас не обижает, и что ни царь, ни Софи и не думали оскорблять блистательной Порты. Тогда ропот тотчас прекратился. Чтоб занять войско, его послали в Персию для завоеваний, на которые сочинили себе право, и для усмирения самозванца, которого счастье сделало надменным и жестоким. Он хотел вступить в переговоры с начальником турецкой армии, но так как думал говорить при том тоном независимого властителя, то ему отвечали из Константинополя: что если он ратует только ради своего собственного возвеличения, то он проклятый мятежник; если же сражается за веру, то должен покориться монарху Оттоманов, восседающему на престоле великого пророка и законному главе всех правоверных. Такой ответ не понравился Миривейсу, а потому он уклонился от объяснений и продолжал утверждать свое владычество. Маркиз де Бонак отправил своего племянника д’Аллиона для уведомления Петра Великого о благоприятном обороте, который принимали дела. Д’Аллион застал его развлекающимся от забот, причиненных ему враждою янычар и продажностью русских судей, — забавною процессиею карликов, устроенною по случаю похорон того из них, на свадьбу которого он велел собрать в провинциях в 1710 г. сорок карликов и столько же карлиц, в качестве приглашенных на празднество. В этот раз их было не меньше, и для комической противоположности человек двадцать солдат-преображенцев самого высокого роста, со свечами в руках, шли один за другим по сторонам процессии, а четыре гайдука-гиганта были ассистентами двух маленьких плакальщиц, следовавших за погребальной колесницей, которую везли восемь крошечных лошадок. Д’Аллиону был сделан самый почетный прием. Всё готовилось уже 18-го февраля к отъезду в Москву и к торжественному коронованию Екатерины. Он также отправился в Москву, но церемонии не видал, потому что принужден был 8-го апреля возвратиться в Константинополь. Впрочем ему показали императорскую корону, только что оконченное произведение русского ювелира; но он тем не менее дивился как красоте работы, так и богатству камней, из коих некоторые выше всякой цены.

1724. Если д’Аллион утешил императора надеждой на выгодный мир с турками, для заключения которого он снабжен был от его величества инструкциями, то гг. Бестужев и Бассевич обрадовали его не менее заключением трактата о союзе с Швецией, подписанного министрами этой державы и русскими 22-го февраля. В него включили следующую секретную статью о герцоге Голштинском: «Его королевское высочество, владетельный герцог Голштинский, видя себя уже столько лет лишенным своего герцогства Шлезвигского, с присоединенными к нему землями (cum annexis), и их величества император Российский, и король Шведский, почитая для себя очень важным, чтоб принцу, столь близкому им обоим, было возвращено ему принадлежащее и тем самым восстановлено внутреннее спокойствие Севера, обязуются всеми мерами предстательствовать по этому делу при дворе датском и других; в случае же, если их старания и представления не будут иметь желаемого успеха, то они решат между собою и с заинтересованными державами, в особенности с его величеством императором Римским, каким образом дело это может быть приведено к окончанию согласно с обстоятельствами».