Записки о России при Петре Великом, извлеченные из бумаг графа Бассевича - [29]

Штамке предписано было представить, что для оправдания в глазах шведской нации предприятия, к которому готовился герцог, и для успокоения его высочества на случай перемены обстоятельств, необходимо, чтобы его царское величество удостоил положительно обеспечить ему некоторые выгоды и в особенности упрочить его лестные надежды на брак с царевною Анною Петровною. Царь продолжал оставаться при неопределенных уверениях, что примет к сердцу интересы герцога как свои собственные, и что если его высочество может понравиться царевне, в чём он не сомневается, то будет очень рад иметь его своим зятем. Старались через Ягужинского склонить монарха к принятию формального обязательства по крайней мере относительно возвращения Шлезвига и относительно наследования Шведского престола. Но не смотря на весь его кредит, тщательно употребленный в дело, получен был только следующий, написанный самим царем ответ, который Ягужинский сообщил в переводе: «С Швецией не будет заключено мира без признания его королевского высочества наследником престола — вот что мы можем обещать положительно. Мы обещали бы столько же и относительно возвращения Шлезвига, если б не надлежало опасаться, что Дании это послужит поводом к теснейшему сближению с Англиею, — обстоятельство, которое могло бы сделать нам большое затруднение; тем более, что она ищет того же при всех дворах и будет искать со временем. Но я обещаю изустно дать свое слово касательно этого предмета министру герцога, как скоро он будет здесь, а по заключении мира обяжусь и письменно. Между тем старайся всячески при императорском дворе, чтобы возвращение это состоялось скоро; меня этим особенно обязали бы, потому что англичане единственно при помощи вопроса о нём отторгли датчан от нашего союза.»

Чем больше медлил герцог, тем меньше важности получало присутствие его в Петербурге. Однако ж Штамке продолжал уверять в своих донесениях, что если он только хочет приехать, можно еще будет всё поправить, а знаменитый маршал граф Шуленбург[60], из великодушного участия в бедственном положении принца столь знатного рода, устранил и последнее препятствие к его отъезду, предложив, по собственному побуждению, ссудить ему сто тысяч талеров (écus) без всяких отяготительных условий.

После этого оставалось только позаботиться о безопасности пути. Множество шведов постоянно окружало герцога, и были причины не доверять некоторым из них как известным креатурам короля. Сикье, на котором, по рассказам, лежало ужасное подозрение[61], появился, без всякой видимой надобности, на дороге из Польши в Курляндию, и граф Головкин, русский министр в Берлине, от имени царя советовал Бассевичу озаботиться, чтоб государь его проехал через Польшу с сохранением всевозможной тайны, так как двор Варшавский находился в несогласии с Петербургским и благоприятствовал Стокгольмскому. Таким образом Карл-Фридрих и фаворит его Рёнсдорф, переодетые русскими офицерами и снабженные паспортом от Ягужинского, в четыре дня совершили путь до Либавы, между тем как в Бреславле все считали герцога больным, и Бассевич показывал вид, что ездит совещаться у его постели. Как скоро узнали, что он в безопасности, отъезд его был обнародован и затем предъявлен дворам, с которыми он находился в дружеских отношениях, также и Шведскому Сенату, которому снова предложили готовность его высочества содействовать заключению мира. — Герцог дождался в Митаве своей свиты и с нею отправился далее.

Весною 1721 года в Ливонию прибыло множество отставных шведских офицеров, которые выдавали себя за желавших определиться в службу царя. Распространился слух, что между ними было и несколько шпионов. Трудность различить их вынудила царя издать указ, которым предписывалось всякому шведу военного звания, находившемуся в этой провинции под предлогом искания службы, выехать оттуда в определенный срок. Вскоре затем последовала казнь князя Гагарина, наместника Сибирского[62]. Заподозренный и обвиненный в обогащении себя в ущерб казне своего государя, он уже около двух лет томился в темницах адмиралтейства. Царь уважал его за многие прекрасные качества. Всем известно было, что он великодушно облегчил участь пленных шведов, сосланных в его обширную область, употребив в продолжение первых трех лет их плена более 15 000 руб. своих собственных денег на удовлетворение их нужд. Дочь его была замужем за сыном великого канцлера Головкина, а сын был женат на дочери вице-канцлера Шафирова. Не желая подвергать его всей строгости законов, царь постоянно отсрочивал его казнь и для отмены её не требовал от него ничего, кроме откровенного во всём сознания. Под этим условием, еще накануне его смерти, он предлагал ему возвращение его имущества и должностей. Но несчастный князь, против которого говорили показания его собственного сына и который выдержал уже несколько пыток кнутом, ни в чём не сознавшись, поставил себе за честь явиться перед виселицею с гордым и нетрепетным челом. Царь велел устроить ее перед домом, в котором собирался Сенат, полагая, что преступления и упорство виновного должны подавить всякое к нему сочувствие в душе людей ему близких. Поэтому те из сенаторов, которые были в родстве с князем, не осмелились уклониться от обязанности присутствовать при его смерти. Они должны были не только скрывать свои чувства при виде этого печального зрелища, но даже обедать с царем и весело пить по обыкновению. Молодой Гагарин, который еще недавно путешествовал по Европе окруженный блеском и свитою, достойными владетельного князя, был разжалован и определен на службу простым матросом. Отеческая нежность побудила Шафирова обмануть доверие, которым облек его царь в этом процессе, и утаить из конфискованного имущества преступника значительную сумму для сохранения её своему зятю. Впоследствии это было причиною его несчастья.