Записки о Рейчел - [56]

Прелюдия состояла из работы-над-ушами, хрипло-нежных нашептываний, ласкания подмышек (это подействовало на меня особенно благотворно), поглаживания ляжек и задницы. Звездный час для Рейчел настал, когда Чарльз — сбежавший робот — сел в кровати, наклонился, положил ладони ей на бедра и стал буквально сдирать с нее трусы. Вскоре она начала проявлять признаки нетерпеливой неловкости (приметой чего, как водится, послужила приподнятая правая коленка), и тогда я, внимательно глядя ей в лицо, сильными рывками стянул с нее трусы и отбросил подальше, куда-то на середину комнаты.

— Не пора ли надеть эту штуковину?

«Пенекс ультралайт» продается в скучных розовых упаковках, по три штуки в пачке. Сидя на кровати, отвернувшись от Рейчел, которая, чтобы чем-то себя занять, гладила меня по спине, я извлек резинку и уставился на нее. Эластичное кольцо размером с крупную монету, с непристойным пупырышком посередине. Непослушными пальцами я раскатал презерватив.

— Секундочку.

Но было похоже, что мне понадобятся как минимум три руки, чтобы его надеть: две, чтобы держать резинку, и одна, чтобы направлять член. Через тридцать секунд мой член был уже величиной с детский мизинец, и то, что я делал, напоминало попытки запихнуть зубную пасту обратно в тюбик.

— И как же, черт подери, надеваются эти штуки? — Я осуждающе смотрел на презерватив. — Нет, ну как, ну как их надевают?

Рейчел решила посмотреть.

— Дружок, — сказала она, — не надо было раскатывать его заранее.

Последовали новые ласки, пустые, формальные ласки, повторная проверка ее тела по описи.

На этот раз, под чутким руководством Рейчел, держась за пупырышек большим и указательным пальцами, другой рукой я раскатал скользкую резину по своему члену.

— Ага, теперь понятно, — сказал я.

После всего этого потения и дрочения стоило ли даже пытаться найти в себе хоть на волосок страсти, хотя бы шепоток истинного желания, направленного на этот сосуд клокочущей вагинальной жидкости?

Опираясь на локти, я взгромоздился на Рейчел и просунул колено между ее ног, там, где они сходились. Я взглянул вниз — член в этом розовом чехле выглядел крайне неестественно, нелепо, как декоративная собачонка в своей дурацкой одежке. Затем я вновь принялся обрабатывать уши и шею, и, наконец-то занялся ее грудями, исходя из предпосылки, что они должны находиться в непосредственной близости от красновато-коричневых сосков.

— Да, — сказала Рейчел.

А, привет. Ты еще здесь?

Ну да. У нее тоже есть груди. А то я чуть не забыл. Я, на пробу, укусил сосок; она клацнула зубами. Я потерся щекой о другой сосок; она, в свою очередь, потерлась промежностью о мою коленку. Я обхватил сосок губами; в ответ она схватила меня за голову.

Чувствовалось, что в ней возник определенный ритм. Самое время поддержать его. Я сползал по ее телу, не отрывая от него руки и губы, пока мое лицо не оказалось у нее между ног. Там было слишком темно (и слава богу), чтобы разобрать, что именно находится у меня перед носом — похоже было на какой-то поблескивающий мешочек, пахнущий устрицами. Как снайпер, целящийся во врага из-за кустов, сквозь лобковые волосы я наблюдал за ее лицом.

Наконец, когда в ритме стали появляться синкопы и ее движения начали подгонять сами себя, создавая иные, совершенно новые ритмы, и когда до поры сокрытый в ней трепет, прежде лишенный ритма, стал накладываться на простые возвратно-поступательные движения ее тела… тогда я вытер рот о ее ляжку, как о салфетку, и потянулся вверх, предусмотрительно подведя руки под ее коленки, чтобы они поднялись вместе со мной. Моя левая рука, действуя снизу, направила сырую сосиску в зияющий провал у нее менаду ног. Голова Рейчел откинута? Проверено. Глаза закрыты, рот улыбается? Проверено. И в тот момент, когда я проник в нее, она поцеловала меня в губы, отбросив все комплексы, трогательно и демократично разделив со мной собственный солоноватый желатин.

В тот момент — клянусь — я честно пытался забыться в ее объятьях, полностью раствориться в простых движениях, сбросить с наших тел покров нарочитости. Все без толку. Истинная сексуальная раскованность для мужчины равнозначна оргазму, и, таким образом, ему дозволено почувствовать ее лишь в завершение. Непринужденность возможна для него только в праздности или насилии. (И в таком случае, конечно же, меня нельзя ни в чем обвинить.)

Наступает момент, и я, сжигая предохранительные пробки своих нервов, подаюсь назад и выхожу из нее. Рейчел затихает, продолжая подрагивать. С влажными от потрясения и боли глазами я кладу голову ей на грудь. На долгие девяносто секунд человек и его сфинктер сходятся в поединке. Я побеждаю.

Далее мы проходим по старому доброму списку сексуальных позиций. Например: я кладу ее ноги себе на плечи; встаю на колени, складывая ее почти втрое; лежу прямо, как гладильная доска. Переворачиваю ее, вхожу сзади. Вхожу сбоку. Ставлю ее на четвереньки; мои бедра шлепают по ее ягодицам. Но опять же, сексуальна сама смена позиции, а вовсе не позиция, и бог запретил мне насладиться сексом.

И вот я снова лежу на ней — никаких тонкостей и изысков, лишь тяжкий труд в поте хуя своего. Дважды два — четыре. Трижды два — более того — шесть. Хватит целовать ее в губы, займись ушами. Дай мне кончить. Прекрати вообще двигаться и поцелуй ее медленно, медитативно, так, чтобы она прочувствовала это и поняла, что тут происходит: ее целуют. Вытащив на девять десятых, щекочу клитор своим детородным органом, чувствую, как она вся сжимается, плотоядно улыбаюсь в полутьме. Вынимаю настолько, что внутри остается лишь головка, чувствую, как напрягаются все ее мышцы, а руки умоляюще притягивают меня к себе, но продолжаю ускользать, и вдруг —