Записки о революции - [222]

Ленин, с его сокрушительной максималистской агитацией, несомненно, приехал уже «на готовое». Самая возможность такой агитации была уже подготовлена до него предыдущим течением революции. К тому времени, как Ленин объявился среди масс, уже было сделано самое трудное и самое важное: была нейтрализована стихия, которая смела бы Ленина, быть может с Советом в придачу, если бы Ленин «сунулся» к ней раньше со своими радикальными, оголенными призывами.

Но теперь перелом наступил. С первых чисел апреля стало выясняться, что демократия если еще не победила, то, несомненно, победит в борьбе за армию, в борьбе за реальную власть; что революция не остановится на программе Милюковых и Львовых; что армия не станет орудием в их руках против демократии и своих собственных интересов; что в новой России не утвердить диктатуры капитала и на развалинах мартовской революции в результате величайшего торжества трудовых масс не закрепить варварской плутократии, «как в великих демократиях Запада».

Правда, здесь ни в каком случае не приходится забывать о другой стороне дела, описанной в предыдущей книге. К этому же времени, к началу апреля, силы революции и демократии уже были подорваны – образованием в Совете нового мелкобуржуазного оппортунистского большинства, тяготевшего к союзу с империалистской буржуазией. Этот кардинальный факт, в конечном счете, разумеется, видоизменял весь ход событий; в конечном счете он искажал, он в львиной доле аннулировал значение победы демократии. Да и сейчас, в первой половине апреля, факт образования «соглашательского» советского большинства в значительной степени затемнил победу Совета над армией, сделал для многих невидимым объективный процесс перемещения реальных сил революции.

Я уже упоминал о том, что напряженность атмосферы, которая субъективно чувствовалась в Мариинском дворце перед актом 27 марта, как будто смягчилась под влиянием новых комбинаций в Совете; острота кризиса в значительной степени рассосалась в представлении министерских верхов – под влиянием новых надежд на новые возможности в связи с новыми позициями новых советских лидеров. А проницательные публицисты-обыватели из «большой прессы» именно в момент завершения борьбы, в момент отобрания армии у официальной власти, с удовлетворением писали, что «острый и злободневный вопрос о взаимоотношениях Временного правительства и Совета рабочих и солдатских депутатов, по-видимому, вступает в новую мирную фазу взаимного доверия и соглашения» (передовица «Русского слова» от 14 апреля).

Всего этого нельзя забывать, говоря о переломе в общей революционной ситуации, говоря о ликвидации буржуазного наступления и о переходе реальных сил на сторону демократии.

Но вместе с тем ни печальный конечный итог этой победы демократии, ни ее незаметность для многих из участников событий – не должны заставить нас ни отрицать, ни оставить без внимания, ни приуменьшать значение этой победы. Эта победа была фактом, и этот радикальный переворот в соотношении сил революции был одним из самых основных моментов эпохи. Не оценив его, нельзя осмыслить и всех дальнейших событий.

Ведь каждый самый непреложный физический закон может быть парализован в конечном счете иными факторами и может быть неясен для самих заинтересованных лиц. Закон тяготения на практике постоянно парализуется приложением силы, а вместе с тем остается доселе неизвестен большинству людей, но от этого он не перестает ни быть несомненным фактом, ни иметь чрезвычайное, универсальное значение. Не принесшая надлежащих реальных плодов и почти не зафиксированная в сознании участников, победа демократии в острой, напряженной, решающей борьбе за армию и реальную власть также стала совершившимся фактом уже в первой половине апреля.

Дело было так.

Прежде всего перелом стал обозначаться в области взаимоотношений рабочих и солдат. Я уже описывал с достаточной подробностью, каким козырем в руках буржуазии послужила склока между двумя этими отрядами советской демократии. Я описывал, как по заданному тону вся услужающая пресса и вся улица принялись за травлю фабрично-заводских лодырей, предававшихся разгулу, предъявляющих невыполнимые требования, не желающих работать на оборону и предающих братьев-солдат в окопах. Я рассказывал, какого объема и какой силы достигла эта кампания, какую ненависть солдат к рабочим удалось возбудить на почве мнимого предательства рабочими солдатских интересов и какой остроты достиг этот конфликт, угрожая одно время стихийным взрывом темной солдатчины. Но вместе с тем я описывал, какой дружный отпор был оказан этой кампании Советом, партиями и самими рабочими массами, проявившими удивительную выдержку и политический такт. Агитация, разоблачающая источники травли, развернулась с огромной силой и вскоре достигла полного успеха. Уже во время Совещания Советов опасность стала рассасываться и в начале апреля окончательно исчезла. Организованные посещения одного за другим петербургских заводов представителями воинских частей очень скоро возымели надлежащие результаты.

Все те самые полки, которые 10–15 дней тому назад являлись в Таврический дворец с враждебными настроениями и строгими директивами рабочим, – все они выслушали от своих специально делегированных товарищей доклады о положении дел на заводах. Им передавали трогательные речи рабочих о том, как независимо ни от каких условий они готовы работать для снабжения армии, для безопасности братьев-солдат.