Записки о Пушкине. Письма - [13]

Любя литературу, Пущин хранил подлинники революционных произведений Пушкина, Рылеева и других поэтов. Свои «заветные сокровища», как называл Пущин собранные им документы, он не сжег после 14 декабря, как это сделали в ожидании ареста многие участники движения. Пущин сложил все документы в портфель, и они вернулись к нему в 1857 году – после амнистии.

Е. И. Якушкин еще при жизни Пущина начал знакомить русских читателей с его личностью. Публикуя документы из путинского собрания «реликвий», Якушкин сообщал факты из его биографии, а затем напечатал его записки о Пушкине.

В настоящем издании, кроме Записок, помещено 256 писем И. И. Пущина, больше половины которых публикуется впервые. До последнего времени их выявлено около семисот. Однако все они не могут быть включены в книгу. Пущин отправлял в иные дни пять, шесть, а то и восемь писем. А таких дней в его сибирской и послесибирской жизни было очень много. Естественно, что в его письмах много повторений, о которых он часто упоминает и сам. Вот почему некоторые письма приводятся здесь в извлечениях.

Больше двух третей из общего числа печатаемых писем относится к тридцатилетнему пребыванию Пущина в тюрьмах и на поселении. В них имеется разнообразный материал для знакомства с историческими и бытовыми условиями, в которых находились первые борцы за свободу народа.

Особый интерес представляют письма к В. Д. Вольховскому и брату Михаилу, показывающие отношение Пущина к Тайному обществу за все время существования последнего, а также письма к Пушкину, где верно отражено политическое содержание задушевных бесед друзей в Михайловском уединении великого поэта.

Из писем позднейших лет видно, что измученный каторжной обстановкой, одолеваемый тяжелыми болезнями, нажитыми в ссылке, Пущин сохранил силу духа, любовь к людям, стремление помочь нуждающимся и светлый жизнеутверждающий оптимизм.

Говоря о талантливости Пущина, Герцен имел в виду его Записки. Высокую оценку письмам Пущина давали его корреспонденты. «Я всегда восхищаюсь вашим русским языком», – писала ему 25 января 1840 года M. Н. Волконская.

Записки Пущина о дружеских связях с Пушкиным и его письма – первый, основной отдел книги. Второй отдел составляют Приложения.

Значительное место в Приложениях отведено упоминавшемуся выше брату И. И. Пущина – Михаилу. Он был также привлечен к следствию по делу декабристов, осужден за недонесение о заговоре, сослан в Сибирь и отправлен оттуда на Кавказ. М. И. Пущин находился в близких дружеских отношениях с Пушкиным до 14 декабря и оставил Записки о встречах с великим поэтом в 1829 году. Поэт упоминает об этой встрече в «Путешествии в Арзрум».

Записки М. И. Пущина представляют собой документ для характеристики Пушкина в первый период после декабрьского восстания. Написаны они в 1857 году по настоянию Л. Н. Толстого.

В примечаниях, помещенных в конце книги, даются пояснения справочного характера. Справки о лицах, упоминаемых в текстах, И. И. и М. И. Пущиных, даны в аннотированном указателе имен.

С. Штрайх

Записки о Пушкине [18]

Если бы при мне должна была случиться несчастная его история… я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России.

Пущ ин – Письмо 14/IV– 1840 г..

Е. И. Якушкину[19]

Как быть! Надобно приняться за старину. От вас, любезный друг, молчком не отделаешься – и то уже совестно, что так долго откладывалось давнишнее обещание поговорить с вами на бумаге об Александре Пушкине, как, бывало, говаривали мы об нем при первых наших встречах в доме Бронникова.[20] Прошу терпеливо и снисходительно слушать немудрый мой рассказ.

Собираясь теперь проверить былое с некоторою отчетливостью, я чувствую, что очень поспешно и опрометчиво поступил, истребивши в Лицее тогдашний мой дневник, который продолжал с лишком год. Там нашлось бы многое, теперь отуманенное, всплыли бы некоторые заветные мелочи, – печать того времени! Не знаю почему, тогда вдруг мне показалось, что нескромно вынимать из тайника сердца заревые его трепетания, волнения, заблуждения и верования! Теперь самому любопытно бы было заглянуть на себя тогдашнего, с тогдашнею обстановкою; но дело кончено: тетради в печке и поправить беды невозможно.

Впрочем, вы не будете тут искать исключительной точности – прошу смотреть без излишней взыскательности на мои воспоминания о человеке, мне близком с самого нашего детства: я гляжу на Пушкина не как литератор, а как друг и товарищ.

Невольным образом в этом рассказе замешивается и собственная моя личность; прошу не обращать на нее внимания. Придется, может быть, и об Лицее сказать словечко; вы это простите, как воспоминания, до сих пор живые! Одним словом, все сдаю вам, как вылилось на бумагу.[21]

1811 года в августе, числа решительно не помню, дед мой, адмирал Пущин, повез меня и двоюродного моего брата Петра, тоже Пущина, к тогдашнему министру народного просвещения графу А. К. Разумовскому. Старик, с лишком восьмидесятилетний, хотел непременно сам представить своих внучат, записанных, по его же просьбе, в число кандидатов Лицея, нового заведения, которое самым своим названием поражало публику в России, – не все тогда имели понятие о колоннадах и ротондах в афинских садах, где греческие философы научно беседовали с своими учениками. Это замечание мое до того справедливо, что потом даже, в 1817 году, когда после выпуска мы, шестеро, назначенные в гвардию, были в лицейских мундирах на параде гвардейского корпуса, подъезжает к нам граф Милорадович, тогдашний корпусный командир, с вопросом: что мы за люди и какой это мундир? Услышав наш ответ, он несколько задумался и потом очень Важно сказал окружавшим его: «Да, это не то, что университет, не то, что кадетский корпус, не гимназия, не семинария – это… Лицей!» Поклонился, повернул лошадь и ускакал. – Надобно сознаться, что определение очень забавно, хотя далеко не точно.