Записки о французской революции 1848 года - [57]
Но уже большая часть членов Палаты покинула свои места и собралась в президентском доме, рядом с Палатой, принять решение в этих обстоятельствах. Гул царствовал свободно в зале Собрания, и бог знает, чем кончился [согласились споры], если бы Гюбер не объявил громовым голосом с кафедры: «Je déclare qu nom du peuple français que l'Assemblée Nationale est dissoute»[251].
В одну минуту Президента и секретарей выпроводили в толчки при криках: «Allez-vous en, tas de canaille que vous êtes!»[252] Послышались вопли: «В Ратушу! aux armes! aux armes!»[253]
Барбес был увлечен в Ратушу составлять новое Правительство. Говорят, он упал в обморок от разнородных ощущений, перешедших через его душу и в эти немногие часы. Но – удивительно! Казалось, судьба только и ждала этого последнего акта народного сумасшествия, чтобы изменить вдруг всю картину с быстротой почти театральной.
Это было в 4 часа. В четыре часа площадь de la Concorde, бульвары, буквально весь город стал покрываться вооруженной национальной гвардией, которая направилась к Палате, более по собственному порыву, чем вследствие призыва. Между тем, члены [Собрания] Палаты, собравшиеся в президентском доме, уже призвали на площадь ближайшие батальоны подвижной и национальной гвардии. Около Палаты сделалось неимоверное движение штыков – и в пять минут Палата была очищена от народа. Собрание снова вступило в свои права и открыло заседание. При этой реставрации Правительства гнев раздраженной национальной гвардии пал на старика Куртэ, у которого сорваны были генеральские эполеты начальника и брошены ему в лицо. Он сам едва спасся от неминуемой смерти в ватер-клозете. Прибытие Луи Блана подало новый повод к новым расправам: несколько человек бросились на него, ломали ему руки, вырывали клочки волос, и только с помощью своих сотоварищей, Ларошжаклена и др., успел он, изорванный и избитый, спастись в зале заседания, где появление его было приветствуемо ропотом, но где он сказал несколько слов в пользу сотоварища своего Альберта, увлеченного в Ратушу, слова, тем более великодушные, что они произнесены были после истинного насилия и ввиду возможности нового. Между тем Ламартин при барабанном бое вооруженных граждан и восторженных криках говорил: «Honte à ces misérables insurgés qui ont voulu plonger le pays dans le deuil и проч. Dans un moment pareil la place du gouvernement n'est pas dans le conseil, elle est à votre tête, dans la rue, sur le champs même de bataille»[254].
Множество голосов ответило: «Et nous aussi, nous aussi, nous irons sur le champs de bataille»[255].
Ламартин и Ледрю-Роллен вышли из Собрания и верхом отправились в Ратушу в сопровождении нескольких членов Палаты и бесконечного количества народа, везде встречавших их с энтузиазмом.
Там точно такой же оперной переменой декораций все было кончено. Едва только успели Барбес, Альберт и свита их опрокинуть генерала Рея, защищавшего Hôtel de Ville, войти в него и составить листы нового Правительства [следующим образом], выкинутые ими из окошек и гласившие, что членами его назначаются: Барбес, Луи Блан, Альберт, Л<едрю>-Роллен, Распайль, Пьер Леру, Торе (мэром Парижа), а Коссидьер утверждался в префектуре полиции, как настоящий мэр Мараст из отдаленной комнаты Ратуши призывает 3 легиона национальной гвардии, несколько артиллерийских рот, и оба главы инсурекции были захвачены [почти] просто руками вместе с сотней других человек. Ламартин и Ледрю-Роллен [приехали] явились только для провозглашения эффектных речей, ибо Мараст уже послал рапорт об освобождении Ратуши в Собрание. Замечательно, что Барбес не хотел быть в Пра<вительст>ве вместе с Бланки и исключил его из списка, что по какому-то предчувствию Беранже во второй раз [подал] умолял [об отставке] в этот самый день Собрание уволить его от обязанностей депутата и получил отставку. Локордер просил о том же на следующий день, испуганный важностью и опасностью депутатской роли. Вечером этого замечательного дня Порталис (генеральный прокурор Республики) потребовал у Собрания арестовать членов его: Барбеса, Альберта, Куртэ, для суда и, разумеется, получил его, а Гарнье-Пажес [возвестил арестацию Распайля, Собрие (сей последний был захвачен национальной гвардией и избит) и по ошибке Бланки и Гюбера, которые арестованы были гораздо позднее. Вместе с тем он объявил намерение Правительства уничтожить революционных стражей префектуры – полиции, монтаньяров, лионцев и проч., назначить генералом национальной гвардии Клемента Тома, отличившегося своим сопротивлением инсурекции и распорядительностью в подавлении ее, а также] возвестил намерение Правительственной комиссии закрыть клубы, собиравшиеся, так сказать, с оружием в руках: «En ce moment, – сказал он, – notre devoir est de pourvoir au besoin d'une répression sévère; ceux qui ont conspiré sont emprisonnés (très bien, très bien). Le droit de réunion est sacré, mais les clubs qui délibèrent en armes et qui parlent ouvertement d'attaquer dans cette assemblée les véritables souverains du pays, ces clubs seront dissipés (bravo). Nous voulons la République honnête, ferme et modérée (Applaudissements)»
