Записки о Бухарском ханстве - [3]
П. И. Демезону необходимо было обратить внимание на самые разнообразные предметы — от цен на товары до возможности покупки бумаг двух «убитых бухарцами» англичан, однако первостепенное и основное внимание уделялось вопросам русско-бухарской торговли (в инструктивной записке им отводится очень большое место).
Дорога в Бухару предстояла долгая, да и в самом загадочном ханстве неизвестно что могло подстерегать европейца. Вернее, в какой-то мере известно — всего за несколько лет до поездки Петра Ивановича в Бухарском ханстве находились двое англичан, чиновники Ост-Индской компании, приехавшие туда по заданию английского правительства, Уильям Муркрофт и Джордж Требек. Их нельзя было назвать новичками на Востоке, они хорошо его знали и действовали с большим знанием дела. Но бухарцам они показались все-таки подозрительными, и поэтому англичан отравили. Так считали в России. (В английском издании записок У. Муркрофта и Д. Требека сообщается, что они умерли от лихорадки, причем в разных местах — У. Муркрофт — в Андхое, Д. Требек — в Мазари-Шарифе. Однако в России факт убийства не вызывал сомнений. Не случайно он нашел отражение в инструкции П. И. Демезону (см. Прил.))
Чтобы представить, что должен был чувствовать человек, отправляющийся из России в Бухарский эмират, необходимо мысленно перенестись в те далекие воемена проникнуться сознанием путешественника первой трети девятнадцатого столетия. Бухара… Малоизведанная и потому непонятная. Европейцам думалось, что само время здесь словно бы навсегда остановилось тысячу лет назад И с тех пор ничего не изменилось: жизнь здесь подчинялась тем же древним законам и обычаям. Восток казался словно космосом отгороженным от остального мира. Вот как сформулировал свое основное впечатление от посещения Бухары известный путешественник XIX в. Е. К. Мейендорф: «Мне представлялось, что я перенесен в другой мир». Поездку на Восток в начале второй трети прошлого столетия можно сравнить с полетом на малоизученную планету в наши дни.
Картина смерти Муркрофта и Требека «живо рисовалась» в воображении человека отправляющегося в восточное ханство и, естественно, по словам Демезона он «далек был от того, чтобы строить иллюзии относительно своего положения». Было решено, что для безопасности П. И. Демезон отправится в путь, переодевшись татарским муллой, под именем Мирзы Джафара. Во все время своего путешествия Петр Иванович — Мирза Джафар оставался неузнанным. Правда, по словам И. В. Виткевича, побывавшего в Бухаре два года спустя и встречавшегося с кушбеги [12], тот его «уверял, что они (бухарцы. — Авт.) с самого начала разгадали его и сами над ним шутили». Однако визирь, которому было досадно, что его провели, скорее всего говорил неправду и пытался таким образом поддержать свое достоинство. Иначе вряд ли бы удалось П. И. Демезону, не «правоверному», посещать спокойно мечети и медресе и при том еще оставаться в живых.
Сам Петр Иванович был убежден, что бухарцы не узнали, кто он на самом деле, хотя постоянно за ним следили, буквально за каждым его шагом, и малейшая оплошность с его стороны могла в любой момент стоить жизни. Очень ему помогли два с лишним года работы в училище и в пограничной комиссии — знание языков и обычаев, встречи с восточными людьми, поездки в степь. А в Бухаре оказаться мусульманином-муллой вообще было выгодно, как пишет он сам: «Я не узнал бы многого, если бы меня не считали мусульманином». И совершенно справедливо замечал востоковед П. С. Савельев, что до П. И. Демезона и до его хитрости «ни один путешественник в Среднюю Азию не находился в таких благоприятных обстоятельствах для собрания самых точных сведений о крае». Мирза Джафар рисковал, но и выигрывал — бывал в запретных для немусульманина местах, участвовал в диспутах в медресе, познакомился и встречался с известными людьми города и т. д.
П. И. Демезону было вручено письмо оренбургского военного губернатора, адресованное ханскому кушбеги. Благодаря ему посланник России имел возможность встретиться и познакомиться с этим первым бухарским министром, В письме же В. А. Перовский твердо заявлял, что, «желая устранить все препоны для торговли и свободных дружественных сношений между Россиею и Бухариею», он «готов принять на сей конец решительные меры». Но меры эти должны быть «согласованы с мыслями» кушбеги, и поэтому Перовский вежливо спрашивал, «какие именно распоряжения с нашей стороны», по мнению кушбеги, будут наиболее «полезны».
Для передачи кушбеги П. И. Демезону были вручены также подарки от военного губернатора.
10 ноября 1833 г. из Орска вышел последний осенний караван. Вместе с восточными купцами в Бухару ехал и татарский мулла Мирза Джафар. Хозяином каравана был бухарец Нияз Мухаммед, а его вожатым — опытный казах Альмат (Проводник Альмат, благополучно приведший караван в Бухару и таким образом содействовавший планам русского правительства, был в октябре 1834 г. награжден. В. А. Перовский в письме к председателю Оренбургской пограничной комиссии Г. Ф. Генсу сообщал, что «препровождает серебряную медаль на анненской ленте и саблю» для Альмата).

Чудесные исцеления и пророчества, видения во сне и наяву, музыкальный восторг и вдохновение, безумие и жестокость – как запечатлелись в русской культуре XIX и XX веков феномены, которые принято относить к сфере иррационального? Как их воспринимали богословы, врачи, социологи, поэты, композиторы, критики, чиновники и психиатры? Стремясь ответить на эти вопросы, авторы сборника соотносят взгляды «изнутри», то есть голоса тех, кто переживал необычные состояния, со взглядами «извне» – реакциями церковных, государственных и научных авторитетов, полагавших необходимым если не регулировать, то хотя бы объяснять подобные явления.

Новая искренность стала глобальным культурным феноменом вскоре после краха коммунистической системы. Ее влияние ощущается в литературе и журналистике, искусстве и дизайне, моде и кино, рекламе и архитектуре. В своей книге историк культуры Эллен Руттен прослеживает, как зарождается и проникает в общественную жизнь новая риторика прямого социального высказывания с характерным для нее сложным сочетанием предельной честности и иронической словесной игры. Анализируя этот мощный тренд, берущий истоки в позднесоветской России, автор поднимает важную тему трансформации идентичности в посткоммунистическом, постмодернистском и постдигитальном мире.

В книге рассматривается столетний период сибирской истории (1580–1680-е годы), когда хан Кучум, а затем его дети и внуки вели борьбу за возвращение власти над Сибирским ханством. Впервые подробно исследуются условия жизни хана и царевичей в степном изгнании, их коалиции с соседними правителями, прежде всего калмыцкими. Большое внимание уделено отношениям Кучума и Кучумовичей с их бывшими подданными — сибирскими татарами и башкирами. Описываются многолетние усилия московской дипломатии по переманиванию сибирских династов под власть русского «белого царя».

Предлагаемая читателю книга посвящена истории взаимоотношений Православной Церкви Чешских земель и Словакии с Русской Православной Церковью. При этом главное внимание уделено сложному и во многом ключевому периоду — первой половине XX века, который характеризуется двумя Мировыми войнами и установлением социалистического режима в Чехословакии. Именно в этот период зарождавшаяся Чехословацкая Православная Церковь имела наиболее тесные связи с Русским Православием, сначала с Российской Церковью, затем с русской церковной эмиграцией, и далее с Московским Патриархатом.

Н.Ф. Дубровин – историк, академик, генерал. Он занимает особое место среди военных историков второй половины XIX века. По существу, он не примкнул ни к одному из течений, определившихся в военно-исторической науке того времени. Круг интересов ученого был весьма обширен. Данный исторический труд автора рассказывает о событиях, произошедших в России в 1773–1774 годах и известных нам под названием «Пугачевщина». Дубровин изучил колоссальное количество материалов, хранящихся в архивах Петербурга и Москвы и документы из частных архивов.

В монографии рассматриваются произведения французских хронистов XIV в., в творчестве которых отразились взгляды различных социальных группировок. Автор исследует три основных направления во французской историографии XIV в., определяемых интересами дворянства, городского патрициата и крестьянско-плебейских масс. Исследование основано на хрониках, а также на обширном документальном материале, произведениях поэзии и т. д. В книгу включены многочисленные отрывки из наиболее крупных французских хроник.