Записки нового репатрианта, или Злоключения бывшего советского врача в Израиле - [7]

В отличие от боеприпасов, само оружие контролируется очень строго. На второй же день нам выдали автоматические винтовки М — 16. Никаких глупостей типа спиленных бойков или залитых стволов тут нет — оружие вполне боевое. Перед этим нам морочили голову о правилах безопасности при ношении оружия, строгих запретах и ужасных карах при их нарушениях. Инструктаж был неформальный, командиры воспринимали все это очень всерьез, в отличие от нас, непуганных идиотов.

С момента выдачи оружия до момента сдачи его в оружейку не разрешается расставаться с ним ни на секунду — в буквальном смысле. Спишь клади под голову, идешь в туалет — вешай на гвоздик, а если заболел и тебя увозят в больницу — то тебе положат ружье на носилки.

Говорят, что в случае утери оружия суд влепит 10 лет тюрьмы без долгих размышлений. Причина — потерянное оружие может попасть к арабским террористам и из него будут убивать наших. Нас так выдрессировали, что если вышел из палатки на 15 метров без ружья, то уже чувствуешь, что чего — то не хватает, и бежишь обратно, пока никто из командиров не увидел — а то живо получишь наряд вне очереди.

Кстати, мне очень понравилась винтовка М — 16 — легкая, удобная для переноски, с точным боем. Есть в армии еще несколько автоматов, один из них Галиль — нечто вроде Калашникова, но несколько измененный, и знаменитый автомат Узи. Последний мне не понравился — короткий, тяжелый, очень небезопасный. Если его уронить на пол, он может выстрелить, несмотря на все предохранители.

Командиром взвода у нас была довольно милая интеллигентная девочка — лейтенант, лет 20. Она понимала, с кем дело имеет, и нас старалась не обижать. А вот командиром отделения дали пигалицу метр с кепкой, лет 18, которая некоторым из нас годилась в дочери. Она, по-видимому, страшно комплексовала по этому поводу, пытаясь компенсировать недостаток авторитета грозными криками и угрозами. После двух — трех ее попыток поднять на нас голос нам это надоело, и мы попросили начальство убрать ее из командирш. После этого нам дали другого — молодого парня — сержанта, полного пофигиста, кстати, родом из Грузии, и с ним мы жили душа в душу до конца сборов.

Из — за нашего предпенсионного статуса особенно нас не гоняли, единственной неприятностью был недосып — все три недели мы спали по 6 часов в сутки. Поэтому стоило нашим командирам нас усадить — в тень прямо на песочек, как тут принято, и начать какое ни будь занятие, как тут же раздавалось легкое сопение, плавно переходящее в храп. Это очень нервировало командование, нас тормошили, но помогало ненадолго. Занятия проводили с утра до отбоя, с 5 утра до 11 вечера, с перерывами на еду. Личного времени было около часа в сутки. Кстати, еда была вполне сносная, достаточно обильная и съедобная. Постоянно было мясо, салаты из овощей, давали и фрукты. По сравнению с советской армией — просто ресторан.

Постепенно наш взвод стали ставить и в наряды по базе. Тут нас ожидал еще один сюрприз. Оказывается в израильской армии очень смутно представляют, что такое часовой и как он должен себя вести на посту. Часовые курят, едят на посту, рассказывают друг другу анекдоты. Однажды вечером я видел, как парень — сержант — начальник караула на воротах базы, во время своего дежурства подогнал поближе к воротам свою машину и пол-дежурства ее любовно мыл и протирал под громкую восточную музыку из приемника. То есть в уставе вроде бы записано, что нельзя это все делать, но всерьез это не воспринимается.

Однажды меня поставили на пост около склада боеприпасов. Когда я попросил инструкций — кого пускать, кого не пускать, мне было сказано: — «К тебе придет оружейник Амир — так ты его пусти. Он возьмет, что ему нужно». На мой вопрос — а есть ли у него удостоверение что он оружейник — мне сказали: — «Удостоверение есть, только он его не носит, но ты его все равно пропусти». Поэтому немудрено, что на многие базы можно заехать, не предъявляя никаких документов — достаточно не выглядеть арабом, быть в военной форме и сказать, что ты приехал на сборы. Удивительно еще что базы при такой системе охраны еще не вынесли полностью. Я надеюсь, что действительно важные объекты охраняются как положено, но на этой учебной базе с охраной был полный бардак.

Большим достоинством израильской армии является отсутствие строевой подготовки. То есть она как бы и существует, но никакого значения не имеет. За все время сборов мы раза 3 прошли строем в столовую, да таким строем, что любой советский старшина умер бы от смеха, если бы увидел. Все остальное время мы перемещались нестройной толпой примерно как немцы, отступавшие под Сталинградом.

В каждую палатке жили по 6 человек, обычно большинство составляли «русские», и 1–2 иноязычных. Жили мы с ними мирно, отношения складывались обычно хорошо. По вечерам, когда рассказывали анекдоты, естественно по русски, обычно находился кто то сердобольный, который синхронно переводил им все на иврит, чтобы и они не чувствовали себя оторванными. Ненормативная лексика, как известно, непереводима, поэтому к концу сборов все они свободно матерились по — русски, что в дальнейшей жизни им несомненно пригодится.