Записки на табличках Апронении Авиции - [15]

Там-то, под жгучими лучами солнца, мы и начинаем пахнуть (смердеть, вонять), и мы начинаем кричать.

И лишь со смертью вновь погружаемся в безбурную, безмолвную и бездонную пучину бытия.

CVIII. Словцо Ликорис

Харин любит детей нежного возраста, пока у них на подбородках не вырастут волосы. Харин вожделеет к детям Ликорис. Ликорис говорит, что, когда он поднимает глаза на Сервия и Аула, у него губы сами собой складываются для поцелуя.

CIX. Памятка

Четыре куска батавского мыла.

Две сотни льняных фильтров для больших кувшинов.

Две сотни десертных ложечек.

Вавилонские вышивки.

СХ. Наставление дочери Флавиане

Отведя Флавиану в сторонку, я сказала ей: — Не советую тебе постоянно ублажать Никомаха языком. Он привыкнет к столь изысканному баловству, а ты однажды, когда тебя одолеет меланхолия, или мигрень, или боль в спине, испытаешь усталость и разочарование. Он же и вовсе позабудет, где у женщины то место, что назначено для мужей и не требует многих усилий. Тебе следует приучать его к продолжительности супружеских утех, а не к остроте, которой слишком трудно достигать ежедневно. Мягко, но непрерывно управлять наслаждениями мужчины — вот как должна поступать умная жена, дабы обуздать и подчинить себе супруга. А подчинив его себе, ты завладеешь его богатствами, его землями, его рабами, его дворцами и славою, пусть даже тебе не удастся проникнуть в его тайные мечты и помыслы. Управлять вожделением, дворцами и славою мужчины куда выгоднее, нежели его тайными мечтами и помыслами.

CXI. Ближайшие дела

Проценты к календам.

СХII. О детях младенческого возраста

Терпеть не могу нянчиться с младенцами, успокаивать их, тетешкать, отвлекать от жалобного плача, вытирать сопли и слюни — затем, что их кормилица наказана кнутом, или запропастилась куда-то, или умерла, и мне приходится самой играть с ними долгими часами.

CXIII. He забыть

Ваза Граттия[87].

CXIV. Не забыть

Рыба-ящерица.

Яйца, испеченные в золе.

Минутал[88].

Головка вареного сыра из квартала Велабр.

Сухое вино из Ватикана хуже, чем вино из Сполете.

CXV. Тарент смешит детей

Тарент спел песенку о том, как «Рем является в администрацию претория». Он препотешно тряс головой и раскачивался взад-вперед. Он был очень забавен; когда он переводил дыхание, его живот натягивал тунику, и из-под нее показывался обвисший член. Дети громко прыскали, Луций и его кузен Аул со смехом передразнивали его.

CXVI. Педантичность П. Савфея в отношении юного раба Плекузы

У Плекузы есть необычайно красивый молодой раб. По этому поводу Публий цитирует двустишие Филомуза Кзетеса:

Красота без следа исчезает,

Лишь голос раздастся.

Так галеру в момент поглощает жестокое море.

CXVII. Словцо П. Савфея о кухнях

П. Савфей утверждает, будто на моих кухнях трудится целая деревня. Иногда я и сама подхожу к печам. Мне нравится орудовать широкими ножами, грубыми деревянными ложками. Я выбираю какой-нибудь тесак поострее и кромсаю мясо.

CXVIII. Мешочки золота

Двадцать четыре мешочка золота.

CXIX. Добрые советы П. Савфея

Отворяется дверь, входит Публий. Я говорю ему:

— Во-первых, я одинока. Во-вторых, я стара. И в-третьих, мне страшно.

— Все это лишено тени. Одиночество, старость, страх не отбрасывают наземь ни малейшей тени. Повторяй себе как можно чаще: у этого нет тени. Ничто из того, что кажется тебе главным в этом мире, не имеет тени.

Публий медленно усаживается. Поправляет шерстяную повязку на шее и лысой голове. Публий говорит с усилием:

— Чувства не существуют как таковые. Они суть эфемерные порождения слов. А мы должны пользоваться лишь теми словами, что обозначают предметы вещественные, отбрасывающие тень на эту землю, в свете, присущем этой земле.

СХХ. Глазная болезнь

У меня гноятся глаза. Левый набух и затвердел, как недозрелая оливка на ветке. Глазное яблоко раздуто, вот-вот лопнет, и временами из него сочится гной. Я с трудом могу писать на этих буксовых табличках, в холодном свете зари. Публий говорит:

— С солнца на нас сыплется что-то вроде невидимой пыли, полной атомов; ее невозможно стряхнуть с себя, она забирается в глаза и застывает там намертво — в ночь смерти.

И Публий добавляет:

— Эта пыль зовется прахом. Помолчав с минуту, он добавляет еще:

— Или же имя этой пыли — время.

Он делает еще одну паузу и снова добавляет

— А может быть, имя ей — земля.

Молчит еще немного и добавляет:

— Или же имя этой пыльной пыли — все-таки прах.

— Ты хочешь сказать, бог Орк?[89]

— О, я уверен, что у этой пыли есть еще более запыленный смысл, нежели просто пыль, и я уверен, что существует куда более запыленный смысл, чем бог Орк.

И мы выпили вина.

CXXI. Признания П. Савфея Минора

Публий явился ко мне, опираясь на трость, в галльском плаще, с повязкой из египетской шерсти на голове. Публий — самый старинный мой друг. Неожиданно он признается, что кончина Спурия осчастливила его. И поверяет мне свои сокровенные мысли:

— Я очень любил Папианиллу. Да, это правда, я очень любил ее. А потом я стал находить красоту в листьях салата, в их цвете, в их свежести, в прихотливых формах кочанов, а главное, меня восхищало его свойство охлаждать желания. Затем я научился ценить книги с их запахом сухого лавра. Мне ужасно нравилось копаться в книгах. До сих пор у меня в ушах стоит шорох свитков. Вот вино не охлаждает желаний, но зато отличается другим свойством, которое я с каждым днем нахожу все более милосердным и полезным: оно усыпляет воспоминания.