Записки на табличках Апронении Авиции - [12]
— Мое имя — Лалаге Асдига. Море подмывает берега и выгрызает в них бухты. Это сейчас у меня рот и задница, как у свиньи. А прежде я была красива. Время — это бог воды, бог скал, что рушатся в море, бог песка, что утекает меж пальцев. Оно разъедает, оно увлекает нас в бездну смерти. Фрукты, выложенные на продажу, к концу дня теряют свежесть; вот и на меня кончился спрос. Я любила Квинта, и до сих пор временами, во снах, мое лоно горит прежним желанием к нему.
Голос ее был удивительно нежен, а выговор чист. Встав со скамьи, она взяла меня за руку. Мы вернулись во дворец. «Я полировала члены твоим возлюбленным, а ты суешь мне оливки!» — завопила она, едва мы переступили порог и оказались перед служанками. Я велела приготовить для нее корзину самых изысканных мясных яств и сладких печений. Когда она удалилась, я приказала Луциану отправить ей вслед мальчиков-рабов: пускай отхлещут ее кнутом, да покрепче, чтобы неповадно было еще раз притащиться сюда.
Я вижу на повороте буксовой аллеи повязку из голубой египетской шерсти. Это головная повязка П. Савфея. Публий направляется в мою сторону. Потом я различаю черты его лица. Потом слышу его голос. Публий восхваляет Агория Претекстата.
Среди таковых назову я статуи богов.
Уток и селезней, плавающих в искусственном пруду, в тот миг, когда они приближаются к небольшому водопаду.
Супруга, изменяющего жене, который, небрежно бросив ей пару лживых слов, внезапно покидает столовую, словно вспомнил о каком-то важном деле.
Плащ козопаса.
Мы решили остаться за городом и не ехать в Рим до 1 октября.
Сардониксы.
Яшма.
Пряжки.
Чаша, приписываемая Ментору[73].
Галльская накидка ниже ягодиц.
Зубы цвета смолы[74].
Толченая венецианская глина.
Я трижды занималась любовью у Марцеллы.
Двадцать четыре мешочка золота.
Сурепка[75].
Сусло лалетанского вина.
Вот как Спатале обозвала П. Савфея:
— Плешивый старый плут!
Встретившись с Публием, я первым делом пересказала ему это словцо моей служанки. На что Публий ответил:
— Я полирую себе макушку, желая уподобить ее медному зеркальцу, дабы в ней отражался по утрам Аполлон на своей золотой колеснице.
И, обернувшись к юному рабу Аферу, он спросил:
— Ну-ка скажи, сможет ли удержаться пыль на макушке старого плешивца?
Афер быстро нашелся с ответом, он изрек:
— Густая шевелюра всех плешивцев, живущих на свете, — приют для мерзких вшей.
Невия вдруг заговорила слабеньким, неуверенным, срывающимся голоском, точь-в-точь как человек, которого долго одолевал кашель. Прислушаешься к такому голосу, и кажется, будто это хрупкое живое существо, охваченное головокружением на вершине скалы, — вот-вот сорвется! В подобных голосах мне чудится зов смерти. Вот уже шесть месяцев, как голос Спурия походит на голос Невии. Эти голоса неожиданно обнаруживают перед нами печальную истину: головы наши подвешены на тонких шерстяных нитях, привязанных к ушам, и руки наши подвешены на тонких шерстяных нитях, и голос наш также держится на тоненькой шерстяной ниточке.
Откормленные сурки.
Мы с Публием Савфеем вздумали перечислить оставшиеся от прошлого вещи, которые нам по-прежнему дороги.
Лоскут желтой ткани — того желтого цвета, что дают только листья ромашки.
Две таблички Квинта Альцимия, где и трех слов не наберется.
Двуколка в сарае.
Детская юла, некогда голубая, а нынче выцветшая, почти белая.
Ногти и волосы Папианиллы.
Публий сказал:
— Единственные вещи из прошлого, достойные воспоминаний, — это ночи, когда сияет полная луна, да сухая земля, не боящаяся ничьих следов.
ГЛАВА ПЯТАЯ
(листы 500, л. с. — 505, о. с.)
На Квиринале[76] Квинт тихонько стучал четыре раза в ставень. Я распахивала ставни. В тумане одежда его пропитывалась сыростью. Он сжимал меня в объятиях, а я со смехом просила его сперва скинуть дорожный плащ [77]. Волосы у него были растрепаны, на прядях, словно на листьях папоротника, дрожали капли влаги. Он просил полотенце. У меня в комнате не было жаровни. Я раздевала и растирала его. Пальцы его рук и ног всегда были холодны, как снег. Прижавшись ко мне, он шептал на ухо какую-нибудь непристойность, и это возбуждало и веселило меня.
Слабительный отвар мальвы.
Чан для ванной комнаты.
В термы Тита.
Я люблю ее бодрящий холод, не оскверняемый дождями или хмарью; звонкий стук шагов в аллеях парка.
Белое кружево инея на кровлях и мраморных статуях.
Белое кружево инея на прическах служанок. Резкие краски зимы.
Облачка пара, поднимающиеся изо ртов детей, животных, мужчин, мальчиков-рабов, посланных колоть лед.
Люблю глядеть, как рдеет древесный уголь в жаровнях и людские тела тянутся к ним, ища тепла, — самые разные части тел, смотря по тому, что именно хочет согреть человек, как именно привык греться.
Жестокий катар, от которого безумно болит левая половина головы. Кашель, лишающий сна. Публий Савфей навещает меня. Я дышу прерывисто и трудно.
Паскаль Киньяр — блистательный французский прозаик, эссеист, переводчик, лауреат Гонкуровской премии. Каждую его книгу, начиная с нашумевшего эссе «Секс и страх», французские интеллектуалы воспринимают как откровение. Этому живому классику посвящают статьи и монографии, его творчество не раз становилось центральной темой международных симпозиумов. Книга Киньяра «Тайная жизнь» — это своеобразная сексуальная антропология, сотворенная мастером в волшебном пространстве между романом, эссе и медитацией.Впервые на русском языке!
Паскаль Киньяр – один из крупнейших современных писателей, лауреат Гонкуровской премии (2002), блистательный стилист, человек, обладающий колоссальной эрудицией, знаток античной культуры, а также музыки эпохи барокко.После череды внушительных томов изысканной авторской эссеистики появление «Виллы „Амалия"», первого за последние семь лет романа Паскаля Киньяра, было радостно встречено французскими критиками. Эта книга сразу привлекла к себе читательское внимание, обогнав в продажах С. Кинга и М. Уэльбека.
Эта книга возвращает из небытия литературное сокровище - сборник римских эротических романов, небезызвестных, но обреченных на долгое забвение по причинам морального, эстетического или воспитательного порядка. Это "Тысяча и одна ночь" римского общества времен диктатуры Цезаря и начала империи. Жизнь Гая Альбуция Сила - великого и наиболее оригинального романиста той эпохи - служит зеркалом жизни древнего Рима. Пятьдесят три сюжета. Эти жестокие, кровавые, сексуальные интриги, содержавшие вымышленные (но основанные на законах римской юриспруденции) судебные поединки, были предметом публичных чтений - декламаций; они весьма близки по духу к бессмертным диалогам Пьера Корнеля, к "черным" романам Донасьена де Сада или к объективистской поэзии Шарля Резникофф.
Паскаль Киньяр – один из крупнейших современных европейских писателей, лауреат Гонкуровской премии (2003), блестящий стилист, человек, обладающий колоссальной эрудицией, знаток античной культуры и музыки эпохи барокко.В небольшой книге Киньяра "Все утра мира" (1991) темы любви, музыки, смерти даны в серебристом и печальном звучании старинной виолы да гамба, ведь герои повествования – композиторы Сент-Коломб и Марен Марс. По мотивам романа Ален Корно снял одноименный фильм с Жераром Депардье.
Coca-Cola, джинсы Levi’s, журналы Life, а еще молодость и джаз, джаз… Тихий городок на Луаре еще не успел отдохнуть от немцев, как пришли американцы. В середине XX века во Франции появились базы НАТО, и эта оккупация оказалась серьезным испытанием для двух юных сердец. Смогут ли они удержать друг друга в потоке блестящих оберток и заокеанских ритмов?Паскаль Киньяр (1948), один из крупнейших французских писателей современности, лауреат Гонкуровской премии, создал пронзительную и поэтичную историю о силе и хрупкости любви.
Киньяр, замечательный стилист, виртуозный мастер слова, увлекает читателя в путешествие по Древней Греции и Риму, средневековой Японии и Франции XVII века. Постепенно сквозь прихотливую мозаику текстов, героев и событий высвечивается главная тема — тема личной свободы и права распоряжаться собственной жизнью и смертью. Свои размышления автор подкрепляет древними мифами, легендами, историческими фактами и фрагментами биографий.Паскаль Киньяр — один из самых значительных писателей современной Франции, лауреат Гонкуровской премии.
Эта книга перевернет ваше представление о людях в форме с ног на голову, расскажет о том, какие гаишники на самом деле, предложит вам отпущение грехов и, мы надеемся, научит чему-то новому.Гаишников все ненавидят. Их работа ассоциируется со взятками, обманом и подставами. Если бы вы откладывали по рублю каждый раз, когда посылаете в их адрес проклятье – вслух, сквозь зубы или про себя, – могли бы уже давно скопить себе на новую тачку.Есть отличная русская пословица, которая гласит: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива».
Чем старше становилась Аделаида, тем жизнь ей казалась всё менее безоблачной и всё менее понятной. В самом Городе, где она жила, оказывается, нормы союзного законодательства практически не учитывались, Уголовный кодекс, так сказать, был не в почёте. Скорее всего, большая часть населения о его существовании вовсе не подозревала. Зато были свои законы, обычаи, правила, оставленные, видимо, ещё Тамерланом в качестве бартера за городские руины…
О прозе можно сказать и так: есть проза, в которой герои воображённые, а есть проза, в которой герои нынешние, реальные, в реальных обстоятельствах. Если проза хорошая, те и другие герои – живые. Настолько живые, что воображённые вступают в контакт с вообразившим их автором. Казалось бы, с реально живыми героями проще. Ан нет! Их самих, со всеми их поступками, бедами, радостями и чаяниями, насморками и родинками надо загонять в рамки жанра. Только таким образом проза, условно названная нами «почти документальной», может сравниться с прозой условно «воображённой».Зачем такая длинная преамбула? А затем, что даже небольшая повесть В.Граждана «Кровавая пасть Югры» – это как раз образец той почти документальной прозы, которая не уступает воображённой.Повесть – остросюжетная в первоначальном смысле этого определения, с волками, стужей, зеками и вертухаями, с атмосферой Заполярья, с прямой речью, великолепно применяемой автором.А в большинстве рассказы Валерия Граждана, в прошлом подводника, они о тех, реально живущих \служивших\ на атомных субмаринах, боевых кораблях, где героизм – быт, а юмор – та дополнительная составляющая быта, без которой – амба!Автор этой краткой рецензии убеждён, что издание прозы Валерия Граждана весьма и весьма желательно, ибо эта проза по сути попытка стереть модные экивоки с понятия «патриотизм», попытка помочь россиянам полнее осознать себя здоровой, героической и весёлой нацией.Виталий Масюков – член Союза писателей России.
Роман о ЛЮБВИ, но не любовный роман. Он о Любви к Отчизне, о Любви к Богу и, конечно же, о Любви к Женщине, без которой ни Родину, ни Бога Любить по-настоящему невозможно. Это также повествование о ВЕРЕ – об осуществлении ожидаемого и утверждении в реальности невидимого, непознаваемого. О вере в силу русского духа, в Русского человека. Жанр произведения можно было бы отнести к социальной фантастике. Хотя ничего фантастичного, нереального, не способного произойти в действительности, в нём нет. Скорее это фантазийная, даже несколько авантюрная реальность, не вопрошающая в недоумении – было или не было, но утверждающая положительно – а ведь могло бы быть.
Если вам кто-то скажет, что не в деньгах счастье, немедленно смотрите ему в глаза. взгляд у сказавшего обязательно станет задумчивый, туманный такой… Это он о деньгах задумается. и правильно сделает. как можно это утверждать, если денег у тебя никогда не было? не говоря уже о том, что счастье без денег – это вообще что-то такое… непонятное. Герой нашей повести, потеряв всех и всё, одинокий и нищий, нечаянно стал обладателем двух миллионов евро. и – понеслось, провались они пропадом, эти деньги. как всё было – читайте повесть.
Рут живет одна в домике у моря, ее взрослые сыновья давно разъехались. Но однажды у нее на пороге появляется решительная незнакомка, будто принесенная самой стихией. Фрида утверждает, что пришла позаботиться о Рут, дать ей то, чего она лишена. Рут впускает ее в дом. Каждую ночь Рут слышит, как вокруг дома бродит тигр. Она знает, что джунгли далеко, и все равно каждую ночь слышит тигра. Почему ей с такой остротой вспоминается детство на Фиджи? Может ли она доверять Фриде, занимающей все больше места в ее жизни? И может ли доверять себе? Впервые на русском.