Записки - [17]

И, прорывая лучистую пелену, зажигая искрами море и весь горизонт, неторопливо выплыл гигантский огненный шар. Солнце поднималось, словно затем, чтобы сверху полюбоваться просторами  Каспия. Но море, словно из кокетства, оделось вдруг легкой дымкой и закрылось от солнечных лучей. Это прозрачный туман, очень низкий, золотистый, он ничего не скрывал, а только смягчал очертания деталей.

Я смотрел в изумлении, точно на чудо, на это сияющее рождение дня. Струйка ледяной воды спустилась у меня вдоль спины. Я понял, что от меня настойчиво требовалось. Неземные силы, как всегда, оказались правы: лунная картина, увиденная и пережитая мною на берегу была бы неполной, недосказанной. Я не досмотрел бы самое интересное и самое главное — рождение нового дня, следующего дня своей жизни. А такая возможность, по-видимому, бывает единственный раз.

Я встал и без оглядки пошел к дому.

Володя встретил меня шуткой:

— Ты что ходил к морю золотую рыбку ловить?

— Ты почти угадал.

— Ну и как, поймал?

— Сразу две.

— А нам бы пора уже собираться, ведь надо еще заехать попрощаться с мамой и забрать вещи.

Орик угостил нас прекрасным хашем, и мы, поблагодарив бабушку Джаваир-ханум за гостеприимство, не забыв пахлаву и виноград, отправились в город.

Мама моя почему-то очень внимательно смотрела на меня, буквально не сводя глаз; она по-видимому что-то предчувствовала, как и я, сидя на берегу…

Перед самым нашим прощанием мама долго держала мою руку в своей, едва сдерживая слезы… «прощай» не прозвучало, но я его услышал…

А Баку тщательно готовился к приезду любимого гостя: красились цоколи домов, ежедневно мылись проезжие части и тротуары всех улиц. Центральные бакинские газеты «Коммунист», «Бакинский рабочий», «Вышка» пестрили отчаянными передовицами: «Баку замер в ожидании…», «Мы никогда еще никого так не ждали…», «Приезжайте  поскорее! У нас есть,  что Вам показать», «Терпение бакинцев на пределе их возможностей», а «Комсомольская правда» умудрилась напечатать «Место встречи изменить нельзя!». А особенно виртуозными были заголовки коротких заметок частных лиц, помещенные на третьей полосе газет: «Мы все наверное Вас не дождемся»  (б-ца им. Семашко); «Заезжайте к  нам, не раздумывая, прямо из аэропорта» (сотрудник ликеро-водочного завода №3); «Мы все зачахли в преддверии нашей  встречи» (работник бакинской  табачной фабрики); «Приезжайте поскорее! Такое напряженное ожидание нам больше не под силу» (роддом им. Н.К.Крупской). Кстати все роженицы роддома, подогнав и родив  мальчиков  в день приезда Леонида Ильича, не раздумывая, назвали  их «Ленями». И именно после этого приезда в Баку, Брежнев произнесет  свою крылатую  фразу: «Широко шагаешь, Азербайджан!»

Его вездесущие изображения оккупировали чуть ли не все улицы и переулки города Баку, все стены школьных  классов и институтских аудиторий, директорских кабинетов, первые полосы всех газет и Бог знает что еще. На большей части портретов генсек был  напряженный, с тем бессмысленным выражением лица, которое можно принять за что угодно —  желательно  за целеустремленность.

Особенно дорога в аэропорт пестрила огромными портретами. Причем настолько разными по возрасту и по схожести  с натурой, что  создавалось впечатление, якобы приезжает  не одно лицо, а несколько родственников-односельчан или же целая семья: дед, отец и  сын. Что поделаешь, у каждого художника  свое  видение!

В  аэропорт  «Бина» примчались мы на полтора  часа раньше. Но как всегда на  Востоке, чем ближе  вы к цели, тем туманнее способы ее  достижения. Выяснилось, что самолет наш задерживается с вылетом на  целых два часа. Поблагодарив Орика за все, с трудом  уговорили его уехать, не дожидаясь нашего вылета. Мы с  Володей зашли в  буфет, выпили по  чашечке кофе и вышли на открытую веранду второго этажа, выходящую в  сторону летного поля. Был теплый осенний день: то самое оранжево-застенчивое утреннее солнце  было  теперь уже почти в зените и обрело всю свою мощь, бликуя лучами на крыльях взлетающих серебристых  лайнеров.  Мне  казалось, будто что-то переменилось на свете: солнце стало не таким уже  жарким, как в дни моей  юности, небо не таким уж синим, трава не такой зеленой; цветы  на  веранде тоже были не так  ярки и ароматны и не дурманили так, как прежде.

Простояв минут  пятнадцать, мы  заметили, что на поле  вдали от  основных взлетных полос, метрах в пятидесяти от нас,  происходит нечто не совсем объяснимое. Стоял самолет с  трапом, в окружении огромной  толпы  людей с цветами и лозунгами. Вначале, по наивности, показалось что прилетел  сам  долгожданный гость, которого мы прозевали, но, спохватившись, сообразили, что в таком  случае  нас  близко бы не  подпустили к зданию аэропорта. Причем толпа не просто стояла возле трапа. Она периодически, по  команде человека в  светлом костюме, издали напоминающего  Гусмана, перемещалась на исходную позицию и становилась метрах в  десяти  от трапа, лицом к  самолету. По приказу человека  в  светлом, который выкрикивал команды в рупор, из самолета выползал человек в  черной шляпе, махал  рукой  и счастливая толпа бросалась с криками ему навстречу… В  третьем дубле четыре женщины  упали навзничь. Тут командир делал какие-то замечания и возвращал всех обратно. Мы просто не понимали,  что происходит. Если это  съемки какого-то фильма, то где же  камеры и  освещение? Загадочный эпизод повторялся десятки раз; у нас было много  свободного времени и мы с удовольствием смотрели все дубли.