Записки майора Томпсона - [7]

Глава II Чудесная страна недоверчивости… и легковерия

Французы абсолютно уверены в том, что весь мир не спускает с них глаз. Во всяком случае, так утверждают их газеты, которые при малейшем осложнении в стране сразу же начинают кричать: «Иностранцы неустанно следят за каждым нашим шагом». Лично мне не так уже часто приходилось, взобравшись до восхода солнца на прибрежные скалы Дувра, наблюдать в подзорную трубу, как встают французы[14]. По-моему, это просто нескромно, Well…[15] Я, конечно, допускаю, что на свете действительно существуют проклятые иностранцы, которые посвящают этому свой досуг.

Я попытался себе представить, как мог бы выглядеть этот сгорающий от любопытства иностранец. И вдруг он приснился мне во сне (хотя сны я вижу очень редко): одной ногой он стоял в Кремле, другой — в лондонском Сити, голова у него была английского образца, желудок — русского, инстинкты — чисто немецкие, портфель в руках — американский, память забита воспоминаниями о Ватерлоо и Седанах, и он выслеживал беззащитную прелестную Францию своим недобрым международным оком…

Французы убеждены в том, что они никому не желают зла. Англичане высокомерны, американцы стремятся господствовать, немцы садисты, итальянцы неуловимы, русские непостижимы, швейцарцы — швейцарцы. И только французы удивительно милы. А их обижают.

Для Франции характерны две ситуации. Она ослепляет весь мир блеском своего величия (территориальные завоевания, расцвет искусства и литературы и т. д.). Таковы великие героические эпохи блистательной Франции.

Или же она страдает под игом захватчиков: тогда ее терзают, попирают, распинают на кресте. Таковы великие героические эпохи униженной Франции.

Блистательные эпохи льстят национальной гордости французов, импонируют их стремлению к величию. В каждом из них сидит Наполеон. В унижении Франции они черпают живительные силы для возрождения страны. В каждом из них сидит Жанна д'Арк.

Для французов недопустима сама мысль, что кто-то может (не впадая в заблуждение) представить их страну иначе, чем с оливковой ветвью в руке, иначе, чем трепетною добычей, отданной на растерзание воинственным племенам. Объективный историк должен был бы признать вполне оправданным такое умонастроение, поскольку менее чем за сто лет Франция трижды подвергалась опустошительным набегам тевтонской расы. Но для объективного суждения необходим более длительный срок, если этот же историк отбросил бы последние 80 лет — ничтожную крупицу в песочных часах истории и заглянул бы в анналы предшествующих веков, — он должен был бы признать, что для жителя испанского города, разграбленного когда-то армиями Наполеона, Франция вряд ли предстанет невинной жертвой. Но иностранцам следовало бы понять, что когда французские войска занимают Сарагосу или Пфальц, они действуют так отнюдь не ради собственного удовольствия[16].

Мало того, что французу угрожают внешние враги, с которыми ему приходится вести войны, мало того, что союзники предают его интересы и все на свете стараются украсть его изобретения (кажется, французы лишь для того и изобретают, чтобы потом жаловаться, что их обкрадывают), француза преследуют еще и его соотечественники: правительство, которое морочит ему голову, налоговое управление, которое заставляет его платить непомерно высокие налоги, патрон, который слишком дешево оплачивает его труд, торговцы, которые наживаются за его счет, соседи, которые сплетничают за его спиной, одним словом anybody…[17]

Состояние мнимой опасности, в котором он без конца пребывает, заставляет его постоянно «держаться настороже». Это особенно ярко проявляется, когда француз спрашивает француза, как тот поживает. За границей живут хорошо, живут плохо, но живут. Во Франции «держатся».

Выражение среднего француза «держусь как могу» характерно для человека, который живет как бы в состоянии перманентной осады.

Кто же осаждает нашего милого француза?

Короткое словечко из французского словаря, на которое любезно обратил мое внимание мой преданный друг и соавтор, открыло мне тайну: «они». Они — это все. Патрон для служащих, служащие для патрона, прислуга для хозяев, хозяева для прислуги, владельцы машин для пешеходов, пешеходы для владельцев машин, и у всех у них есть общие страшные враги — государство, налоговое управление, иностранцы.

* * *

Окруженный со всех сторон недругами, как Англия водой, вынужденный постоянно защищаться от своих преследователей, которые посягают на его прекрасную страну, на его кошелек, на его свободу, на его права, на его честь, на его жену, француз (его легко понять) все время держится начеку.

Он недоверчив.

Позволено ли мне будет сказать, что француз недоверчиво появляется на свет, растет недоверчивым, женится и делает карьеру, так и не избавившись от своего недоверия, и умирает еще более недоверчивым, поскольку за свою жизнь несколько раз оказывался жертвой жесточайших приступов собственного легковерия, подобно тому как самые застенчивые люди переживают иногда порывы ошеломляющей смелости? Думаю, что позволено[18].

Что же вызывает недоверие француза? Yes, of what exactly?