Записки лётчика-истребителя - [5]

Как бы там ни было, но самолет мне очень понравился, я быстро окончил вывозную программу и вылетел самостоятельно на истребителе И-16.

Что у меня не получалось при пилотировании И-16 — так это посадка самолета на три точки, посадку я выполнял с полуприподнятым хвостом, посадка получалась отличная, вначале на колеса, а через 10–20 метров опускался и «костыль» третья точка опоры самолета.

В один из летных дней командир звена ст. лейтенант Бессонов приказал посадить самолет И-16 непременно на три точки. Хоть разбей самолет, а посади. Я выполнил два полета по кругу и совершил посадку, но, как ни старался, на три точки сесть не получилось — боялся перетянуть ручку управления, ведь при этом, как правило, самолет падал на крыло и ломал плоскость.

Инструктор во время моей посадки находился прямо на посадочном «Т», рядом с точкой приземления, и сказал мне, что сантиметров на 5–6 «костыль» был от земли во время касания колес. Командир звена рассердился и отругал меня, а инструктор сказал:

— Успокойся и летай как летал, в следующем полете получится. Программу я осваивал быстро и научился хорошо выполнять на И-16 все фигуры высшего пилотажа по программе КУЛП (курс учебно-летной подготовки).

Во время сдачи государственного экзамена по технике пилотирования мне выпало сделать полет на УТИ-4 в зону на пилотаж с проверяющим и 2 полета по кругу на истребителе И-16 самостоятельно. В зоне с проверяющим выполнил комплекс фигур на оценку «отлично», также выполнил и два полета по кругу.

Теоретические предметы я сдал на «отлично», за исключением истории ВКП(б), которую сдал на «хорошо», переусердствовав с демонстрацией своих знаний. Мне попался вопрос — создание партии большевиков. Поскольку память у меня была хорошая и краткий курс ВКП(б) я знал почти наизусть, то отвечал полтора часа: с образования марксистских кружков до 1920 г., пока председатель комиссии не остановил меня.

Запомнился и еще ряд характерных для того времени фрагментов из курсантской жизни:

1. Когда нас поставили на довольствие, то дали наволочки и предложили отправить свои вещи домой. Отправил свой нехитрый скарб в Беларучи и я, не приложив никакого подарка.

При всем моем желании в той обстановке я ничего не мог выкроить и выслать, тем более, что и уехал-то я с пятью рублями, которые дала мне сестра Юлия. Родители тогда обиделись на меня. Уже после войны отец как-то сказал с упреком: — Хотя бы конфет тогда детям прислал.

2. Интересный случай произошел в моей жизни, в 1938 году, еще до приезда в авиаучилище, когда мне приснился сон, что я веду воздушный бой на моноплане И-16 с бипланом типа И-15 и в бою захожу в хвост противнику и тот ничего не может сделать, никак не может вывернуться из-под моего удара и в результате победа остается за мной.

И вот весной 1939 г. после тренировки инструкторов мы мыли и чистили самолеты (в Одессе земля чернозем), мне, как самому «малогабаритному», поручили вычистить кабину И-16. Когда я сел в кабину, поставил ноги на педали, взялся за ручку управления и глянул на приборы, то показалось, что все приборы знакомы и расположены на том же месте, что и в истребителе, на котором во сне я вел воздушный бой, хотя до этого случая И-16 я вблизи не видел, а только в воздухе. Особенно тяжело было чистить мотор М-22 (а не М-25), установленный на самолете И-16, т. к. техник самолета не разрешал для чистки этого мотора использовать бензин.

3. На общем собрании в 1938 году меня, семнадцатилетнего, избрали председателем товарищеского суда эскадрильи. Замечу, что я был одним из самых молодых среди курсантов, среди нас были парни и по 27 лет.

Пришлось провести одно дело, когда курсант по фамилии Борис Козел из Речицы, что под Гомелем, воровал у курсантов фотокарточки, которые ему не желали дарить. Вопрос ставился политически: не шпион ли он и не собирает ли фото о будущих командирах. Дело я расследовал лично и вынес решение, что он не шпион, а совершал это противоправное деяние с тем, чтобы сделать себе альбом на память о тех, с кем учился. Приговор вынесли:

а) объявить общественное порицание и фотокарточки вернуть владельцам;

б) курсанта Козела предупредить, что при повторе подобных случаев будет поставлен вопрос о его отчислении из училища.

4. Вспоминается как жутко было стоять на посту и охранять самолеты, особенно зимой (это было время перед освобождением Молдавии). Бывало, стоишь на посту, морской ветер пронизывает насквозь, и страшно, а где — то веточка хрустнет или снег упадет с крыши, а кажется, что крадется враг и хочет поджечь ангар. Внушили нам шпиономанию.

Летом в лагерях самолеты накрыты брезентом, от ветра они скрипят и шатаются, а брезент от ветра хлопает по самолету и вновь чудится прячущийся диверсант, выводящий самолет из строя.

5. До войны в Одессе было много училищ и часто случались жестокие драки моряков с общевойсковиками, где нас, авиаторов, не трогали, мы были нейтральны. Моряки при этом выглядели предпочтительнее.

Если по городу дежурили моряки, то за малейшее нарушение забирали в комендатуру курсантов других училищ и наоборот, если дежурили общевойсковые курсанты — патрули, то задерживали моряков. Иногда при этом звучал клич «полундра!», моряки дружно сбегались, дубасили общевойсковиков, а когда подъезжали машины с патрулями, снова звучала — «полундра!», моряки также быстро ретировались, а побитых общевойсковиков отвозили в комендатуру.