Записки летчицы У-2. Женщины-авиаторы в годы Великой Отечественной войны. 1942–1945 - [15]

Лицо ее стало совсем красным, а глаза искрились ненавистью к оккупантам. Помолчав немного, она тихо добавила:

— Вот почему я хочу на истребитель. Чтобы вот этими руками драться, давить гадов, бросаться на них со всей злобой и яростью и мстить, мстить!

Она сказала это так выразительно, что в душе я согласилась с ней и даже готова была идти просить о ее переводе в другой полк.

Нашу беседу прервал дежурный по части. Приказано идти снимать комбинезоны. Полетов не будет. И мы пошли к общежитию, размахивая теплыми крагами. У Любы был недовольный вид.

— Опять не летаем. Погода плохая! Ну разве это причина? Мы пойдем воевать и поэтому должны летать в любую погоду! Эх, дали бы мне волю, я бы тренировки устраивала в самую плохую погоду. Отучила бы от слова «нелетная». Но зато и летали бы!

Помню, 30 марта в Энгельсе разразился буран. Такого я не видела ни разу. Ураганный ветер поднимал в воздух сугробы снега, лепил в глаза, в нос, в рот, лицо становилось мокрым и от пронизывающего ветра сразу же покрывалось коркой льда. На ресницах моментально вырастали ледяные сосульки. В пяти шагах ничего уже не было видно. Мы по сигналу штормовой тревоги прибежали на аэродром и строем целого полка шли навстречу ветру к стоянкам истребителей. Что впереди, что с боку — не видели. Шли по компасу, через снежные сугробы, ветер буквально валил с ног. Люба шла впереди. Казалось, ни ветер, ни ураган ей нипочем. Она шла с расстегнутым воротником теплой технической куртки, лицо раскраснелось, а глаза смеялись, как будто дразнили вьюгу: «А ну, давай поборемся! Кто кого одолеет?» Любе то и дело приходилось поджидать остальных. Она шла быстрее нас всех вперед, через сугробы и ямы. Такой она была во всем. Не боялась трудностей, везде и всюду была впереди. Очень любила своего командира вся наша эскадрилья. И было за что. Никто так не заботился о людях, не относился к ним так чутко, как Люба. Когда в Труде Горняка заболела малярией Катя Рябова, командир эскадрильи Люба Ольховская по нескольку раз приходила в лазарет, каждый раз внося веселый беспорядок, переполох.

— Позовите сюда врача! Доктор, чем вы ее кормите? Да почему одеял мало? Ведь ей холодно! Тащите сюда одеял! Да побольше! Пять штук зимних! — распоряжалась Люба, хотя Кате и так было уже жарко.

А как она ругала свою эскадрилью! Заметив непорядок в комнате, выстроит, бывало, весь летный состав перед общежитием и пробирает:

— Женщины вы или не женщины, черт возьми! И понимаете, что вы в армии? Так почему я порядка не вижу?

На задание она тоже полетела первой. Бойцы наземных частей рассказали такой случай. Однажды ночью, когда наши части стояли в обороне на реке Миус, над линией фронта низко-низко пролетел самолет У-2. Над самыми окопами самолет убрал газ, и оттуда послышался гневный женский голос:

— Что вы сидите, черт вас возьми! Мы бомбы возим, бомбим фрицев, а вы не наступаете?

В ту же ночь подразделение пехоты перешло в атаку, захватило несколько блиндажей и дотов противника. Командующий наземными войсками приказал найти девушку, которая ругалась в ту ночь над линией фронта, и вынести ей благодарность. Мне иногда кажется, что это была Люба. У меня нет никаких доказательств для этого. Может быть, это вовсе и не она. Даже скорей всего не она. Но это так на нее похоже!

Светлая память о любимом боевом командире никогда не исчезнет среди всех нас. Мы будем говорить о ней как о живущей среди нас, неутомимой, горячей, зажигающей всех своим личным примером, своей большой ненавистью к врагу».

* * *

Мы долго не знали подробностей гибели наших подруг. Лишь после войны удалось установить, что, возвращаясь с задания, Любовь Ольховская и Вера Тарасова попали под сильный зенитный огонь. Самолет был сбит, а Люба и Вера тяжело ранены. Жители села Красный Луч нашли подруг мертвыми и тайно от фашистов похоронили их. Уже после войны установили памятник погибшим.

В августе 1942 года наш полк уже базировался под Грозным. Враг рвался к грозненской и бакинской нефти. Немецкие саперы пытались то в одном, то в другом месте починить переправу через буйный Терек. Днем в небе висели фашистские самолеты, а ночью, когда они исчезали, тогда-то начинали действовать наши легкие бомбардировщики У-2. Каждую ночь мы летали бомбить живую силу и технику врага, переправу через Терек. Условия боевой работы были сложные: горы, густой туман, низкая облачность. Над горами облачность была во много слоев. Как только самолет входил в облачность, он тут же обледеневал и становился трудноуправляемым, ведь на нашем У-2 антиобледенителей не было.

Как бы ни было тяжело, я всегда чувствовала себя комиссаром, понимала, что с меня спрос больший, чем с любого рядового летчика.

Так было и 15 августа 1942 года. Мы пытались пробиться через разрывы в облачности, чтобы сбросить бомбы в цель. Полет длился 2 часа 15 минут. От командира полка Е. Д. Бершанской я получила замечание, что вернулась на аэродром на предельно малом количестве горючего.

Особенно удачным был боевой вылет в ночь на 6 ноября 1942 года. Нам с Полиной Гельман посчастливилось разбомбить склад с горючим у населенного пункта Кадгорон. Пожар с черным дымом не прекращался всю ночь. Улетая от цели, я сказала Полине: «Весело мы встретили 25-ю годовщину Октября! Как хорошо, что именно нам с тобой, парторг, сегодня удалось устроить такой яркий фейерверк мести».