Записки конструктора-оружейника - [20]

В Алма-Ате, Ташкенте, Самарканде — везде, где довелось быть в командировке в ходе работы над образцами оружия, курсанты и офицеры, а также марширующие в сторону вокзалов подразделения являли собой своеобразную живую эмблему среднеазиатских городов. Среди солдат, сержантов и офицеров округа широкое распространение получило изобретательское и рационализаторское движение. Направлялось оно прежде всего, конечно, на улучшение учебного процесса с учетом требований фронта. Работали в округе и над созданием и совершенствованием вооружения и техники. Этим занимались в первую очередь в таких академиях и институтах, как Военно-инженерная артиллерийская имени Ф. Э. Дзержинского и МАИ.

Так что сама атмосфера творческого поиска, созданная в округе, благоприятствовала моей работе. Достаточно сказать, что к ней проявили интерес не только в военной академии, но и в Военном совете округа, внимательно вникли в дело, в мои подходы к конструированию оружия. Я еще не раз буду возвращаться в округ для доработки того или иного образца, приезжать сюда и в 50-е, и в 60-е годы на войсковые испытания изделий, созданных в нашем конструкторском бюро.

Как тут не вспомнить добрым словом тех, кто постоянно помогал, делал все возможное, чтобы я мог плодотворно трудиться, создавал мне для этого необходимые условия! В Среднеазиатском военном округе я встречал именно таких отзывчивых людей — офицеров и генералов, рабочих и служащих.

В Ташкенте на вокзал меня провожал М. Н. Горбатов. Мы тепло попрощались с ним на перроне. Он пожелал мне удачи и выразил готовность оказать помощь в моей дальнейшей работе, если для доработки образца я вернусь в Ташкент.

В Главном артиллерийском управлении встретили доброжелательно. Начальник отдела изобретательства Наркомата обороны полковник В. В. Глухов, прочитав письмо командующего войсками округа и отзыв А. А. Благонравова, произнес:

— Лучшего места, чем полигон, для продолжения работы над образцом сейчас не найти. На том и порешим.

Так я был командирован в одну из частей, дислоцирующуюся в Московском военном округе. Она имела полное наименование: научно-испытательный полигон стрелкового и минометного вооружения (НИПСМВО).

Государственное дело

Дороги на полигон я, конечно, не знал. Добираться мне туда было бы очень сложно, учитывая, какой режим секретности окружал этот важный объект. Пока начальник отдела изобретательства размышлял, как лучше доставить меня на полигон, в кабинет зашел сухощавый человек среднего роста с лауреатской медалью на пиджаке.

Начальник отдела поднялся ему навстречу, приветствуя, и обрадованно заговорил:

— Сергей Гаврилович, вы вчера оформляли командировку для поездки на полигон. Возьмите с собой и старшего сержанта. С вами он будет как за каменной стеной, никто его не тронет и не снимет с поезда.

— Я не против. Вдвоем веселее ехать. Путь не ближний. Так что давай знакомиться, старший сержант. Имя и отчество мои ты уже слышал. А фамилия — Симонов, — и он протянул мне руку.

Симонов... Имя этого конструктора для каждого военного человека было хорошо знакомо еще в предвоенные годы. Создатель автоматической винтовки (АВС), противотанкового самозарядного ружья (ПТРС), других замечательных образцов оружия, он по праву занимал одно из ведущих мест среди наших конструкторов. И вот теперь мне предстояло именно с ним ехать на полигон.

Сергей Гаврилович сразу расположил к себе открытостью взгляда, какой-то особой распахнутостью сердца. Ему уже тогда было под пятьдесят, но выглядел он очень моложаво, ходил стремительно. Сразу скажу, что с того самого дня, как с ним познакомились, и до самой его кончины мы были в добрых отношениях. В моей жизни Симонов занял особое место. Он охотно откликался на каждую просьбу, глубоко вникал в суть дела, никогда не подчеркивал дистанции, разделявшей нас и по возрасту, и конечно же по опыту.

В вагоне мы разговорились. Простой и доступный в общении, Сергей Гаврилович рассказал о базе, которая была на полигоне, посоветовал обязательно побывать в музее, созданном там, чтобы хорошенько уяснить, какие системы создавались у нас в стране и за рубежом, какие из них так и остались опытными образцами и почему не пошли дальше, не были приняты на вооружение.

Постепенно, как-то незаметно, наша беседа перешла в откровенный разговор о родных местах.

— Значит, ты из алтайских краев. Не довелось, к сожалению, там бывать. Слышал только, места те — хлебородные. — Сергей Гаврилович глянул в окно, за которым чистенькие березовые рощицы чередовались с мрачноватыми полустанками, железнодорожными переездами.

— А вот у нас, на Владимирщине, хлеб всегда трудно было взращивать. Нечерноземье оно и есть Нечерноземье — почвы для злаков питанием скудные. Рядом с моей родной деревней Федотово — сплошные известняки. Что на них родится? Сколько помню себя мальчишкой, там карьер разрабатывали, и мы бегали туда играть. Если время, конечно, позволяло.

— Видно, рано пошли работать, Сергей Гаврилович?

— Да уж раньше, наверное, некуда. С шести лет — в поле. Больше все, конечно, с картофелем мыкались: вскопать гряды, удобрить, посадить, прополоть, урожай убрать. Хлеба-то лишь до Нового года семье хватало. Чуть подрос — на сенокос. Потом, осенью, — заготовка дров на зиму да и на продажу. Любил мастерить всякую всячину, строгал, пилил. В десять лет, помню, маслобойку соорудил. Даже соседи приходили и просили попользоваться.