Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - [330]

Задолго до 25 декабря ко мне стали поступать письма и целые «адреса» от коллективов гигиенических кафедр и отдельных лиц в связи с предстоявшим «юбилеем». А когда в день своего рождения я приехал на заседание Общества, то оказалось, что на него прибыли из Москвы представители АМН СССР, Всесоюзного гигиенического общества и ряда коллективов кафедр и институтов, а также представители от значительного числа учреждений гигиенических институтов из Харькова, Киева и других городов. Мне пришлось просить снять мой доклад и подчиниться фактическому течению дела, как это обычно бывает на такого рода мероприятиях.

Разумеется, меня волновали и вызывали чувство самой непосредственной признательности многочисленные выражения дружественного отношения ко мне неожиданно большого числа людей — бывших моих слушателей, сотрудников и соучастников в санитарно-гигиеническом строительстве и в педагогической работе. Но многие поздравления и «адреса» были для меня совершенно неожиданными, как, например, «адрес», подписанный В. Н. Старовским[396] от ЦСУ. Очень много было «адресов», соответствовавших уровню «юбилеев»: от отделений Всесоюзного гигиенического общества, от санфаков, кафедр организации здравоохранения, гигиены и т. д. Немало было и подлинно дружеских посланий с искренней товарищеской моральной поддержкой.

Насколько я был способен, я в заключительном слове выразил свою признательность за оказанное мне внимание и — в соответствующей форме — выразил своё желание устранить некоторые преувеличения, вытекавшие из самого благожелательного стремления и доброго отношения ко мне, но нарушающие древнее правило «Amicus Plato, sed magis arnica veritas»[397]. Выражая благодарность за хорошие пожелания, я указал на необходимость не забывать о реальных пределах для размеров таких пожеланий, в частности, и для пожеланий долголетия и дожития до 120 и выше лет… Я лично был особенно тронут приездом в этот день из Москвы моего племянника по поручению всего коллектива друзей и родственников сестры моей Евгении Григорьевны Левицкой — Игоря Левицкого. Из телеграмм и писем, полученных в юбилейные дни, я узнал, что ещё более широко подготовленное чествование в тот день, 25 декабря, состоялось в других городах. В Киеве прошла научная медицинская конференция с докладами профессора С. С. Кагана, Д. Н. Калюжного и других коллег. В республиканской научно-медицинской библиотеке, а затем в зале, где состоялась конференция, была организована выставка моих трудов.

В Костроме на юбилейном заседании после доклада С. Л. Зака решили послать мне привет:

«…Мы рады, в числе других организаций, послать свой сердечный привет заведовавшему — в давно ушедшие годы — губернским санитарным бюро Костромского земства, бывшему узнику царских тюрем, неоднократно высылавшемуся бесправному представителю „третьего элемента“ — земских врачей, а ныне, в советский период истории нашей родины, — действительному члену Академии медицинских наук СССР, заслуженному деятелю науки, профессору Захарию Григорьевичу Френкелю!

Мы от души рады в день 90-летия пожелать автору книги „Удлинение жизни и активная старость“, единственному из ряда русских и советских исследователей проблемы старения, сумевшему в эпоху войн и революций остаться активным „долгожителем“ — на примере всей своей жизни продолжать утверждать основной вывод своих работ о ведущей роли социального фактора в проблеме „долгожительства“ — и продолжать дальше свои научные труды!»

Когда я думаю о моей жизни в 1959 г., то мне кажется, что главным отличием жизни в этом году от предшествующих лет было растущее сознание всё большей невозможности для меня непосредственного восприятия непрерывно изменяющейся окружающей действительности.

Определяющим условием в этом отношении была, прежде всего, полная потеря зрения. Она мешала мне участвовать в поездках на съезды, конференции, научные собрания. Не только экскурсии, но даже простые привычные прогулки становились просто невозможными для меня без провожатого. Особенно чувствительно было отсутствие таких прогулок в очень ранние утренние часы. Прежде, если по утрам почему-либо неудобна была прогулка по городу по отдалённым улицам, то в ранние часы (летом с 5–7 часов) я по привычке работал в саду и в огороде. Теперь это стало для меня невозможным, так как я не мог уже отличать сорняков от рассады, не мог оправлять грядки и клумбы, не мог подрезывать ветки и пр.

Оставалось, следовательно, по утрам пытаться заполнить время какими-либо домашними работами, либо настойчивым обдумыванием занимавших меня вопросов без возможности производить записи такого продумывания. Таким образом, происходила всё большая изоляция моя от широкого общения с людьми вообще и в частности с теми, на кого прежде постоянно распространялись мои педагогические воздействия, т. е. со слушателями, участниками проводимых мною занятий.

Естественно, что теперь даже простые встречи с прежними учениками, которые раньше казались обычным проявлением повседневной жизни и не привлекали к себе моего внимания и не оставляли более длительных следов в памяти, теперь вырастали для меня в гораздо более заметные события жизни. Вспоминаю, что летом 1959 г. я с большим удовольствием провёл беседу с группой студентов Ленинградского санитарно-гигиенического мединститута, проходивших практику при Пушкинской СЭС.