Записки Хендрика Груна из амстердамской богадельни - [84]

— От этих таблеток у дам отрастают усы, — предостерег Эдвард.

— У большинства здешних дам они уже имеются, — парировал Эверт, снимая вопрос с обсуждения.

— Так ты, Эверт, снова можешь? — заметила Гритье, бросив на него уничтожающий взгляд.

Клуб СНОНЕМ впервые за несколько недель снова собрался на посиделки, и это было хорошо. Выпили винца, закусили тефтельками, и настроение было то серьезное, то веселое. Риа и Антуан пригласили нас на ужин в следующее воскресенье, в ресторан своих старых друзей. Все обещали прийти. Ну да, кроме одной. После обеда иду к ней читать вслух. Не знаю, хватит ли мне духу рассказывать ей о предстоящей пирушке.

четверг 7 ноября

В Норвегии прошла телепередача о вязании свитеров «От овцы — до комода», длившаяся двенадцать часов. Агитация за «медленное ТВ». Представляю себе нидерландский аналог продолжительностью в двенадцать часов: вход и выход из нашего лифта. Вот это и есть медленное телевидение. Маленький порожек высотой полсантиметра гарантирует огромное замедление.

Один лифт из-за поломки не работал целый день, и перед другим образовалась длиннющая очередь. Ожидание в очереди пробудило отнюдь не лучшие инстинкты наших жильцов: они лезли вперед, толкались, наезжали друг на друга и чертыхались.

Баккер:

— Поганый вшивый лифт!

Не совсем подходящее название для новой детской книжки про девочку-крольчонка Миффи. Всеобщий шок, возмущение, охи-ахи и цыканье.

Я в третий раз читал для Эфье. Получается хорошо, хотя женщина на соседней койке непрерывно что-то бормочет. Я спросил у медсестры, замолкает ли она когда-нибудь.

— Только когда спит, но тогда она похрапывает, — был неутешительный ответ.

Я спросил Эфье, не нужны ли ей беруши. Она кивнула, в смысле да. Я сказал, что все устрою. Вроде бы это не проблема. В наше время уши — ценный объект, не зря же в торговом центре открылись два магазина со слуховыми аппаратами. Значит, и затычки для ушей найдутся.

пятница 8 ноября

Наше внимание привлекают финансовые проблемы издательского мира. Иными словами, большое беспокойство вызывает предстоящее закрытие журналов «Маргрит» и «Либель», двух краеугольных камней, двух столпов нашей светской жизни. Беспокоятся в первую очередь дамы, ну, и некоторые господа.

Мое предложение: в случае исчезновения этих качественных изданий перечитывать старые номера — было воспринято как оскорбление.

— У большинства здешних людей такая плохая память, что они ничего не заметят, — поддержал меня Граме, но только подлил масла в огонь.

На нас посмотрели с такой злобой, что мы поспешили дать задний ход, уверяя обиженных, что это была просто шутка.

— Я сам люблю читать «Маргрит», — только и успел сказать я.

И считаю оскорблением, что никто не оценил моей столь удачной шутки.

Я не преуменьшаю значения таких листков, как «Либель» и «Маргрит». Для многих здешних обитателей это окно в мир. Газет здесь почти не читают, в злободневные колонки не заглядывают, новостные передачи смотрят редко. С годами мир стариков все больше сужается. Они все реже выходят из дома. Их друзья и знакомые умирают. Уже десятки лет они не работают. Ни о ком и ни о чем не заботятся. Им остается только «Маргрит». И много времени, чтобы следить за всеми и каждым.

суббота 9 ноября

Гритье прикидывает, стоит ли ей выучить иностранный язык.

Вероятно, я посмотрел на нее с изумлением, потому что она добавила:

— Шучу, конечно. Но я читала, что двуязычные люди в среднем впадают в маразм на четыре года позже. Должно быть, двуязычие положительно влияет на мозг.

— Нет, ты слишком поздно хватилась. Единственная разница будет в том, что мы не поймем тебя на двух языках.

Спасибо Эверту за позитивный вклад в дискуссию.

«Ее звали Сара», книжка, которую я читаю Эфье, очень тяжелая духовная пища. Я чувствую, что хеппи-энд нам не светит. И дважды спрашивал Эфье, не взять ли нам для чтения более радостную книгу, но она оба раза отрицательно покачала головой.

Чтение организует мои дни. Обычно днем, а иногда по утрам я отправляюсь в отделение для беспомощных и по полчаса читаю Эфье вслух. А потом держу ее за руку. Примерно через четверть часа она засыпает.

На стене, в ногах ее кровати, висит маленькая школьная доска, Гритье купила ее в магазине «Барт Смит». Я пишу на доске что-нибудь учтивое и время, когда приду опять. После чего отправляюсь к Эверту выпить рюмку. Спасибо ему за хороший пинок в зад, полученный на прошлой неделе. Не хныкать, а держаться изо всех сил. Куплю ему два больших букета гладиолусов. Уверен, у него нет для них подходящей вазы.

воскресенье 10 ноября

Эверт стоял у себя в комнате с четырьмя килограммами цветов в одной руке и двумя костылями в другой.

— Ну, я пошел.

— Не смей удирать, подонок!

Я сделал вид, что захлопываю дверь.

— Хенки, пожалуйста…

Это прозвучало так беспомощно.

Вот когда я смог рассмеяться ему в лицо, а потом спасти беднягу. Вазы у него в самом деле не было. Два огромных букета гладиолусов стоят сейчас в двух вазах, которые неожиданно обнаружились в его рюкзаке после минутного посещения Эфье. Ведь у него теперь одна нога, и потому он носит рюкзак. Около отделения по уходу за беспомощными стоит шкаф, полный ваз, но в палатах не разрешается держать цветы. Видимо, почему-то это нехорошо. Раньше в больницах все цветы на ночь выставлялись в коридор.