Записки гробокопателя - [26]

— Зять мой бывший… Тоже чего-то чертит. Три курса кончил до армии. Устрой…

— Скажи «трактор», тогда устрою.

— Тррактор! Тррактор! Скажи лучше, как сердце.

— Космонавт.

— Смотри, космонавт, умрешь когда-нибудь при подобных обстоятельствах. Такое случается.

— У меня теперь при подобных обстоятельствах всегда будет под рукой врач.

— Ишь ты! — Вита усмехнулась.

Подъехало такси.

Было это полгода назад.

2

Живот у Виты побаливал давно, года три. Знала только Ира: «Не дури, Вита, надо обследоваться. Не хочешь на третий этаж, лежи у меня в кабинете». Вита морщилась — пройдет.

Не прошло, болело. Но так по-страшному — первый раз.

Она позвонила Грише Соколову. Гриша, ее однокурсник, пошел по гастроэнтерологии. Днем работа, а по ночам сшивал кишки покойникам. Теперь, ясное дело, профессор, главврач клиники.

— Гринь, у меня чего-то живот болит нехорошо, — сказала Вита.

— Заходи, поглядим, — ответил Гриша.

Вита зашла…

Сейчас они сидели у Гриши в кабинете. Гриша разливал коньяк.

— Я, Гринь, чего-то не хочу, — поморщилась Вита, и рука ее невзначай погладила живот.

Гриша выпил сам и закусил лимоном, обмакнутым в соль.

— Австрияки научили, — сказал он. — Значит, Вита, дело вот как обстоит. Чего у тебя — толком сказать не могу. Но резать надо — хуже не будет.

— А шрам через все брюхо? — невесело улыбнулась Вита. — Кавалеры разбегутся, а их и так-то: раз-два, и обчелся…

— Я тебя аккуратненько. И палату подберу. Сколько можно, подержу одну.

Про операцию Вита своим решила не говорить. Она бы сказала, но Людмила засуетится, взбудоражит отца, сообщит Лиде на Север. А та все бросит, примчится… А зачем? Ни к чему это. Юрка знает, Рост знает — достаточно. Там видно будет. И объявила, что едет в Прибалтику.

Резал ее Гриша четыре часа. Через день после операции она уже лежала в нормальной палате. Ничего не болело, хотя живот был распорот от и до, — колола себя обезболивающим, которого по совету Гриши принесла вдоволь. Вита лежала и отдыхала. Никогда еще в жизни у нее не было столько свободного времени. Лежишь… Думаешь… Вспоминаешь… Даже в отпусках, куда она ездила всегда одна, без Сени, и то были какие-то постоянные докуки: очереди, место на пляже, выяснение отношений с кавалерами…

Сибаритка. Лежи себе… Лови балду, как говорит Юрка. Вита повертела по привычке перстень, вспомнила мужа.

«Здравствуйте, Валя, — сказал ей Сеня, углядев у нее на пальце татуировку „В“. Это было на выставке трофейного вооружения, Сеня там после ранения заведовал артиллерией, — пригласили бы в гости — ни одной знакомой в Москве». Слова вроде и нахальные, а сказал скромно. На следующий день он уже ел у них борщ… правда, она проучила Сеню: не сказала, что зовут ее Вита. И он за столом, удивляя родителей и сестру, нежно называл ее «Валечкой».

Комната у них была проходная (сейчас таких коммуналок не отыщешь), и мимо стола время от времени деликатно прошмыгивали соседи. Последней прошла Роха, замедленно, злостно шаркая, — хотела подробнее рассмотреть красивого «жениха» — капитана. Пришлось пригласить ее за стол. Вот тогда-то она и выдала знаменитое: «таки мимо той станции не проедешь», подразумевая женитьбу.

Обручального кольца Сеня найти не сумел; уже за столом, на свадьбе поймал ее руку и насунул на палец старинный перстень с черным изъеденным каменным жуком. Да на указательный палец надел от волнения. До чего Сеня был красивый!

А ведь никто и по сей день не знает, что инфаркт у Сени случился на бегах.

Лида рыдала в маленькой комнате, а она сидела в ногах у Сени и смотрела, как меняется его лицо. Челюсть ему она подвязала своей косынкой, и казалось, что у Сени болят зубы…

Многие годы Вита ругала мужа, даже мать его из Горького вызывала, а потом, когда поняла, что бега — болезнь, отступилась. Видит, что он ходит сам не свой, задавала один вопрос: «Сколько?» И работала в основном на это «сколько». А Сеня все мечтал, как выиграет много денег и все отдаст ей. Слава Богу, в больнице шли навстречу: и вторую ставку оформляли по чужой книжке, и дежурства, и консультации в психосоматике… Правда, в компенсацию за такую каторгу она изменила взгляд на супружескую верность. А может, дело было и не во взгляде, просто перестала любить Сеню. Или — уважать?.. Да она, пожалуй, и не любила его никогда по-настоящему…

…Как эта ненка, соседка по палате, на Полину похожа!.. Если Полина жива, она сейчас такая же — похожая на старого индейца… Если живая еще… То, что Полину удалось спасти тогда, чудо. Легкие были доверху залиты водой… Спасла Полину Вита тем самым методом, за который ее выгнали с работы в сорок девятом, чуть не лишив диплома. На свой страх и риск стала применять в клинике обезвоживание ртутным препаратом при безнадежных отеках легких. Не по инструкции. Нынешних мочегонных тогда еще не было. Больные стали оживать, она ходила счастливая. Пока один возвращенный ею с того света журналист не написал хвалебную статью. Вот тут и началось! Выяснилось, что препарат, содержащий ртуть, примененный врачом Вербицкой, при длительном употреблении оказывает отрицательное действие. С работы пришлось уволиться по собственному желанию. Да еще в этого дурня влюбилась — в журналиста, кончать надо было с этим.