Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819) - [71]

Принцесса Тарант гостила у меня. Она выписала из Англии графа де-Крюссоль, младшего сына своей сестры. Император приблизил его к своей особе в качестве адъютанта и всегда обращался с ним кротко и обходительно, чего не всегда можно было ожидать от этого государя. Граф Крюссоль, находясь в Гатчине с его величеством, заболел от нарыва в груди. Бедная тетка его вызвала племянника в город для более удобного за ним ухода и уступила ему свое помещение.

Великая княгиня Елисавета принимала иногда у себя графиню Шувалову поздно вечером, скорее из уважения к ней, чем для собственного удовольствия. В скором времени она имела случай оценить в новой своей гофмейстерине госпоже Пален характер, вызывавший уважение, а также заметить в ней привязанность к себе, на которую она отвечала тем же чувством. Исполнив возложенное на нее поручение отвезти в Австрию эрцгерцогиню, великую княгиню Александру Павловну, графиня Пален поспешила возвратиться в Петербург и опять вступила при великой княгине Елисавете в исправление своей должности, обязанности которой она едва имела время себе усвоить.

К весне великому князю Михаилу, младшему сыну императора, привили оспу. Принято было в подобных случаях удалять из дворца царских детей, не имевших еще оспы; поэтому объявлено было великой княгине Елисавете, что она должна на время расстаться с дочерью, которую на шесть недель желали перевезти на жительство в Мраморный дворец. Великой княгине казалось невозможным подчиниться этому решению. Отнять у нее дитя значило отнять у нее все ее счастие. Она высказала свое горе в присутствии графини Пален, которая, будучи сама матерью, и к тому нежною матерью многочисленого семейства, приняла в ней, невидимому, живейшее участие. «Почему бы вам», говорила она великой княгине, «не переехать самой с вашей дочкой в Мраморный дворец? Я объявила бы на вашем месте, что ничто не может разлучить меня с ней, и испросила бы у императора позволение поселиться в Мраморном дворце». Великая княгиня, зная непреклонность императрицы относительно всего, касавшагося этикета, и не рассчитывая никогда слишком на снисхождение к ее желаниям, не решалась переговорить с ней о случае, небывалом в летописях двора. Однако, ободренная графиней Пален и чувствуя в ней поддержку, она рискнула высказать свою мысль, которую действительно сочли за сумасбродство. Императрица долго не соглашалась, но наконец уступила доводам и настоятельным просьбам графини Пален, говорившей с ней с большей смелостью, чем могла это сделать великая княгиня, и обещала переговорить о том с императором, «который, вероятно», сказала она, «откажет мне в моей безразсудной просьбе». Несмотря на это, император очень охотно согласился на эту просьбу. Графиня Пален торжествовала и радовалась счастию великой княгини, которая с этой минуты привязалась к ней и сохранила неизгладимое воспоминание об оказанной ею услуге.

В продолжение шестинедельного пребывания великой княгини в Мраморном дворце кружок ее приближенных ограничивался графиней Пален, фрейлиной ее высочества княжной Шаховской и графом Толстым, который бывал и при дворе, и у великой княгини и, по-видимому, выказывал ей безграничную преданность и доверие. Он рассказывал ее высочеству, сколько горя причиняла ему его жена, и все это приписывал только мне, так как я, будто бы, из ненависти и мщения ему, хотела удалить от него графиню и устроила ее отъезд в Берлин. Он так трогательно и правдоподобно описывал свои домашние горести великой княгине, и без того уже сильно против меня предубежденной, что она стала смотреть на меня не иначе, как на самую вероломную и лукавую женщину, и оплакивала дружбу и доверие, которые так долго оказывала мне. Великий князь Александр и великая княгиня Анна были единственные лица при дворе, которых великая княгиня Елисавета видела в Мраморном дворце и действительно имела желание видеть. Именно в это время возникла ее дружба с княжной Шаховской[209]. Эта молодая девушка, только что расстроившая свою предстоявшую свадьбу, не ожидая найти счастия в этом браке, на который дала слишком поспешное согласие, была рада удалиться на некоторое время от двора, чтобы избежать неприятной для себя огласки, которой всегда подвергается молодая девушка в подобном случае. Потому она испросила у великой княгини позволение последовать за ней. Княжна была хорошая музыкантша, а великая княгиня любила музыку и сама занималась ею. Так как у нее было много свободного времени, то ей пришла в голову мысль употребить с пользой талант княжны Шаховской. Она пела с ней почти ежедневно, и таким образом возникла дружба, продолжавшаяся до преждевременной смерти княжны Шаховской, впоследствии вышедшей замуж за князя Голицына. Каждый раз, когда мне приходилось встречать великую княгиню, я приобретала новое доказательство перемены ее отношений ко мне. Случилось как-то весной, что я гуляла в придворном саду с моей маленькой четырехлетней дочкой и с графом Алексеем Разумовским[210]. Увидав великую княгиню, мы любовались ее походкой, и граф сказал мне: «Боже мой, какой у нее трогательный вид!» Он подошел к ней. Великая княгиня некоторое время поговорила с графом, а я оставалась во все продолжение разговора в почтительном расстоянии. Дочка моя, привыкшая слышать свое имя, подбежала к ее высочеству с детским доверием. Великая княгиня тихо отстранила ее и поспешила к своей карете. Это движение великой княгини очень огорчило меня: глаза мои наполнились слезами, которые я не раз глотала ради нее.