Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819) - [48]

Тело императрицы и гроб Петра III были перенесены в крепость. После заупокойной обедни они были погребены в усыпальнице своих предков.

Тотчас по окончании погребального обряда, все придворные чины получили приказание явиться ко двору. Все собрались в траурной зале кавалергардов. Трепетавшие мужчины и дамы (trembleurs et trembleuses) решили, что следует целовать руку императора, склоняясь до земли; это показалось мне весьма странным. Когда император и императрица вошли, начались такие приседания, что император не успевал поднимать этот новый род карточных капуцинов. Я была этим возмущена и, когда пришла моя очередь, поклонилась, как кланялась обыкновенно, и только сделала вид, будто взяла руку его величества, которую он поспешно отдернул. В быстроте этого движения поцелуй его на моей щеке прозвучал так громко, что император рассмеялся; он меня сильно поколол бородой, которой, вероятно, не брил в тот день. Я была слишком огорчена и не заметила смешной стороны этой сцены. Пожилые дамы побранили меня, зачем я не подражала их низкопоклонству. Я сказала им: «Никто не уважал Екатерины II так глубоко, как я: если я даже перед ней не раболепствовала, то не могла и не должна была этого делать перед ее сыном». Не знаю, почувствовали ли они, насколько слова мои были справедливы, но дело в том, что вскоре затем приседания до земли были отменены.

Вскоре по восшествии императора Павла на престол муж мой просил у императора разрешения путешествовать, но его величество отказал ему в этом самым любезным образом, поручив ему сказать, что государь желал бы сохранить при своем сыне таких честных людей, как он. Его величество назначил моего мужа гофмейстером при дворе великого князя Александра, а граф Толстой был произведен в гофмаршалы. Я отправилась благодарить императора в день куртага (во Франции день этот назывался когда-то appartement). Придворные и городские чины уже были собраны в георгиевском заде. По прибытии своем, их императорские величества, проходя по одной из зал, бывших на их пути, застали там всех желавших принести им свою благодарность. Старая графиня Матюшкина, обер-гофмейстерина и статс-дама[144], должна была представлять и называть дам по фамилии. По ошибке она назвала меня m-me Козицкой. Я остановилась и сказала ей: «Вы ошибаетесь, графиня, я графиня Головина». Это случилось как раз перед императором, и строгий вид его пропал. Когда мы присоединились к обществу, императрица подошла ко мне и сказала: «Хотя вас сейчас неправильно назвали, madame, я вас тотчас узнала». — «Я всегда буду счастлива, — отвечала я, — когда вашему величеству угодно будет узнавать меня». Императрица повернулась ко мне спиной и ушла. Г-жа Гурьева[145], стоявшая около меня, сказала: «Боже мой, как это вы решаетесь так отвечать, дорогая моя?» — «Потому что я не так боюсь, как вы».

На этом же самом куртаге я услыхала очень замечательный ответ императора. Княгиня Долгорукая[146] еще ранее просила о помиловании своего отца, князя Барятинского, но его величество отказал ей в том. Она попросила г-жу Нелидову[147] принять в ней участие. M-lle Нелидова обещала ей свою протекцию. Я стояла позади их обеих, когда княгиня возобновила свои убедительные просьбы, чтобы г-жа Нелидова походатайствовала за нее у императора. Его величество подошел вскоре к m-lle Нелидовой, которая заговорила ему о княгине Долгорукой, как о дочери, страдающей от несчастья своего отца. Император отвечал: «Я также имел отца, сударыня».

XII

Образ жизни великого князя Александра. — Лица, приближенные ко двору императора Павла. — Г-жа Нелидова. — Привязанность к ней императора. — Сближение с ней императрицы Марии Феодоровны. — Значение Нелидовой при дворе. — Положение великой княгини Елисаветы Алексеевны. — Король польский Станислав. — Путешествие двора в Москву. — Приготовления к коронации. — Чувства великой княгини Елисаветы.

Я более не видала великой княгини Елисаветы. Мои пожелания, моя сильная привязанность к ней, — все осталось неизменным; но великий князь Александр воспользовался нерасположением императрицы-матери ко мне, чтобы отнять у меня всякую возможность видеть великую княгиню и быть с нею в сношениях. Это было бы трудно для меня даже и при большем желании: сверх бесчисленных занятий, которыми великий князь был осажден, все привычки его и великой княгини совершенно изменились в продолжении этой первой зимы. Не было установленного порядка: день проводили настороже и в ожидании. Еще до рассвета великий князь был в приемной императора, и часто случалось, что ранее он пробыл уже час в казармах своего полка. Парад и учение занимали все утро. Он даже обедал один с великой княгиней, лишь иногда с одним или двумя посторонними лицами. После обеда следовали вновь или посещения казарм, или осмотр караулов, или исполнение приказаний государя. В семь часов надо было отправляться в приемную его величества и дожидаться его там, хотя он появлялся иногда только к девяти часам, к самому ужину. После ужина великий князь Александр отправлялся представлять свой военный рапорт императору. В ожидании его возвращения великая княгиня Елисавета присутствовала при ночном туалете императрицы, которая удерживала ее у себя, пока великий князь Александр, выходя от императора, приходил к матери пожелать ей покойной ночи и отвести великую княгиню к себе. Измученный дневными занятиями, он был очень рад возможности прилечь, и часто случалось, что великая княгиня оставалась одна печально сравнивать тихую свободу, простоту и увеселения прошлого царствования с стеснительными порядками настоящего.