Записки городского хирурга - [61]

Тяжело помогать больным, которые этого не хотят. Встречаются и вовсе уникальные личности, такие, как Циркуль – человек, не желавший облегчить свою участь из-за лагерных понятий и традиций. Он особняком стоит от остальных пациентов и требует к своей персоне отдельного разговора.

Циркуль

– Мужчина! Вы слышите меня? Как ваше имя? – казенным голосом спросила молоденькая медсестра у лежащего на носилках человека с закрытыми глазами и вздутым животом, только что доставленного «Скорой помощью» в приемный покой городской больницы.

– Циркуль! – превозмогая боль, с трудом выдавил из себя несчастный, не открывая глаз.

– Что это за такое странное имя? – удивилась девушка, привычным движением поправляя выбившуюся из-под накрахмаленного синего колпака прядь льняных волос.

– А что, не нравится? – скривился тот, чуть приоткрыв угасающие на землистом лице влажные глаза.

– Так, гражданин, вы это бросьте! Здесь вам не тюрьма и не зона! – вспыхнула медсестра. – Извольте нормально отвечать, когда спрашивают, вы все же в больнице находитесь.

– Ничего не понимаю, – растянул собеседник в беззлобной улыбке синюшные губы, сверкнув при этом зубами из желтого металла с въевшимся в них чифирем. – Володя Ульянов, пожалуйста, всем известен как Ленин, Иося Джугашвили – как Сталин, Серега Костриков – как Киров, а я чем хуже? Так же все по тюрьмам да по ссылкам кочую еще поболе, чем сии персонажи.

– Паспорт у вас есть? – теряя терпение, осведомилась сотрудница приемного покоя, поигрывая желваками на пунцовых щеках.

– Еще не получил, два дня как от «хозяина», – ухмыльнулся бывший зек. – Только справка об освобождении имеется на руках у сестренки, она где-то здесь, со мной ехала в «Скорой».

– Товарищи, кто приехал с этим мужчиной? – закричала медсестра, повернувшись к людям, серой массой толпившихся у входа.

– Я! Я с ним! – подала голос молодая, раньше времени увядшая от непосильной работы и тяжелой жизни женщина, отделяясь от толпы. – Вот его документ! – и протянула вчетверо сложенный лист белой, слегка заляпанной бумаги.

– Наталья, в чем дело? Почему до сих пор не оформляете больного? – строго поинтересовался у медсестры подошедший к ним средних лет уставший хирург.

– Владимир Иванович, да вот больной дурака валяет, не хочет свое настоящее имя говорить, на кого историю болезни заводить?

– Вы в розыске? – без предисловий поинтересовался доктор.

– Да что вы! Он только освободился из колонии, у него и справка имеется! – затарахтела, словно квочка, сестра Циркуля, размахивая бумагой.

– Проничев Владимир Николаевич, – вслух прочитал хирург и внимательно посмотрел на дядьку, – тезка, значит. Так, что за проблема?

– Никаких проблем, начальник. Тридцать пять лет из пятидесяти Циркулем кличут, отвык уж.

– Володя, хватит дурака-то валять! – набросилась на Проничева сестра. – Люди тебе помочь хотят, а ты все гонор свой дурацкий показываешь! Ох, прости господи! Все по тюрьмам да по зонам!

– Как Ленин! – снова растянул в мрачной улыбке свои полумертвые губы уголовник.

– Что беспокоит? – перешел к делу Владимир Иванович.

– Живот болит, рвет часто, – выдавил из себя Проничев.

– А что случилось, когда заболел?

– Недавно съел что-то, видать.

– Не слушайте его, доктор, – затараторила родственница. – Малолетки его какие-то избили, по животу пинали, когда он от вокзала до дому шел. Дал бы телеграмму – мы бы встретили, а он сам поехал!

– Нюра, что ты несешь! – превозмогая боль, приподнялся на локтях Циркуль и с укором посмотрел на сестру. – Говорю, съел чего-то!

– Ох, Вовка, Вовка! – покачала головой Нюра. – Шестой десяток ужо идет, а все свои тюремные замашки никак не оставишь. Владимир Иванович, он все по порядкам зоновским живет! А у них, видите ли, западло считается закладывать. Нельзя говорить, кто его побил, сам должен разобраться! Всю свою жизнь из-за этих понятий и разборок под откос пустил.

– Вы успокойтесь! Я и сам вижу, что его избили: кровоподтеки на животе не скроешь.

– И что с ним?

– Плохо очень дело: тупая травма живота с повреждением внутренних органов, похоже, кишки лопнули, перитонит развился, – нахмурился доктор, закончив осмотр Циркуля. – В настоящее время протекает терминальная фаза процесса. Так, почему сразу не обратились за помощью, а, тезка?

– Док, я всю сознательную жизнь по понятиям живу! Ты знаешь, сколько раз я жизнью из-за этого рисковал, сколько в ШИЗО (штрафной изолятор) и в БУРе (барак усиленного режима) гнил?

Доктор с грустью посмотрел на рецидивиста, с ног до головы покрытого витиеватой татуировкой, и ничего не ответил.

– Я – Циркуль! Меня вся братва в округе знает. Я никогда стукачом не был, – прошептал некогда грозный в определенных кругах Володя Проничев и, обессиленный, упал на каталку.

– Мы его сейчас пару часов покапаем, так как он сильно обезвожен, после возьмем на операцию! – сообщил доктор Нюре.

– Владимир Иванович, ну хоть какая-то надежда есть? – сквозь слезы спросила сестра Циркуля.

– Мы сделаем все, что в наших силах! – уклончиво ответил хирург.

Через два часа отточенным движением Владимир Иванович рассек переднюю брюшную стенку пациента Проничева на две части, развалив при этом православный храм, любовно изображенный на коже пострадавшего, и «вошел» в живот. Как он и предполагал, имело место повреждение кишечника с разрывом стенок последнего. Все внутренние органы плавали в излившихся фекалиях. Операция длилась почти три часа.