Записки генерала-еврея - [8]
С годами подростки обучались грамоте, определялись в писарские школы и, конечно, обращались в православие. Надо признать, что в горниле суровых испытаний и жесточайшего режима, в продолжении многих лет, из кантонистов выработался особый тип закалённых служак, которые вообще характеризуют Николаевскую эпоху.
Сходство жизни в городе и деревне. Ригоризм семейной и супружеской жизни. Взаимоотношение полов, родителей и детей. Характеристика еврейской молодёжи старого времени. Брак: «бахден», его песни и поэзия. Гигиена брака и супружеской жизни. Характеристика экономического положения. Быт религиозный. Миснагдим и хасидим. Цадики и их роль в старые годы. Мой визит к цадику. Взаимоотношение религиозного и домашнего быта. «Шулхан-орых». Ригоризм в пище и одежде. Насильственная реформа при Николае I. Характеристика годовых праздников в старое время.
Небольшой в то время, а теперь богатый и сильно разросшийся г. Режица состоял из одной длинной улицы, прорезавшей почти весь город из конца в конец, сплошь занятой разными торговыми заведениями, принадлежавшими почти исключительно евреям. К этой большой улице с одной стороны почти вплотную примыкали бесконечные поля и огороды, которыми владели преимущественно русские жители города. Насколько бытовая сторона жизни городских жителей, русских и евреев, сплеталась с деревенщиной, можно судить по характеру построек; например, наш дом, расположенный в центре самой торговой и оживлённой части главной улицы города, имел по своим надворным постройкам вполне характер деревенской усадьбы: во всю длину двора были вытянуты бревенчатые клети с засеками для ссыпки зерна, с большим сеновалом под крышей; далее - каретный сарай, тоже с сеновалом, рядом коровник, пуня, или стадола. Вся эта сторона надворных построек заканчивалась примыкавшей к обширным огородам конюшней на три стойла; из конюшни - большое квадратное отверстие для выбрасывания навоза прямо в огород. Копён двора замыкался бревенчатой стеной, посреди которой небольшая калитка, ведущая в бесконечные поля и огороды, тянувшиеся до горизонта.
Чем не деревенская усадьба? И это в самом центре главной торговой улицы города.
Такого же деревенского характера устройство и внутреннее расположение хозяйственной части дома: кухня с огромной русской печью, с обширным напечником, на котором зимой сушат лучину для освещения, на кухне только. Подпечник служил обиталищем для домашней птицы зимою. Для приготовления пищи обыкновенно разводили небольшой огонь под треножником на припечнике; большая же печь топилась только в пятницу утром для выпечки субботних булок («хале») и в пятницу днём - для приготовления всех блюд на всю субботу, т.е. с вечера пятницы до вечера субботы. Кроме пятницы, печь топилась ещё раз в неделю для выпечки хлеба - ржаного, конечно.
Не только хлеб в большинстве, если не во всех, городских хозяйствах пекли дома, но во многих домах у городских жителей обыкновенно стояли в сенях ручные жернова, крайне примитивного устройства, на которых перемалывали в крупу ячмень, овёс и пр. Часто, бывало, проснёшься ночью от однообразного, едва придушенного шума этой домашней ручной мельницы, на которой прислуга или хозяйка, поднявшись с петухами, вертели вручную каменные жернова. При этом каторжном труде перемол получался крайне грубый, но при неприхотливом вкусе того времени легко удовлетворялись такой крупой.
Вспоминаю ещё другое крайнее сближение быта городских жителей с деревней: на кухне очень часто для освещения пользовались лучиной. Насколько дёшево ценился труд, можно судить по тому, что порядочная вязка лучины, не меньше 50-70 штук двухаршинной длины, покупалась за 5 коп. А ведь, кроме труда и времени, потребных для расчепки лучины, что-нибудь стоил и материал. Полежав с неделю на печке, лучина делалась очень сухой и горела не больше минут 5-10; так что то и дело надо было не упустить время для зажигания новой лучины и выбросить огарок из «снетца»; одной вязки лучины всё же достаточно было на два-три утра, от петухов до рассвета. В комнатах пользовались сальными свечами - «шабашувками», или масляными лампами. Сальные свечи тоже не покупались, и очень часто они фабриковались дома.
Существовал ещё такой обычай: когда, случалось, в семье был тяжелобольной, то, испробовав все медицинские снадобья, прибегали к последнему средству - обмериванию нитками дорогих сердцу могил, своих и чужих, на еврейском кладбище, и эти нитки употребляли затем на фитили для сальных свечей особого назначения - изучать при их свете святую Тору.
Керосиновые лампочки появились около середины 60-х годов, сначала в виде примитивных жестяных ночников; но это были такие коптилки, которые долгое время не могли вытеснить ни сальных свечей, ни даже лучину на кухне.
Семейный быт у евреев проникнут был большой патриархальностью, свойственной вообще среде более или менее первобытной, неискушённой претенциозным образованием со всеми его запросами к жизни. О политике, вносящей иногда разлад в жизнь старших и младших, тогда и помину не было. Впрочем, вспоминаю, что дома у нас говорили иногда, крайне сдержанно, полушёпотом и с оглядкой, о «Колоколе» Герцена. Но подобные разговоры были, вообще, что называется, с поля ветер. Никакими вопросами политики, внутренней или внешней, как не имеющими прямого и непосредственного отношения к благополучию евреев, не интересовались. Все помыслы направлены были всегда на лютую заботу о добывании куска хлеба для семьи.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.