Записки Флэшмена - [879]

– Выгода состояла в том, – продолжает Фрэнк, – что я мог находиться на любой из сторон по своему выбору. Состоя при Круке, я не мог должным образом приветствовать тебя с приездом на Литтл-Бигхорн. Как только мне удалось улизнуть под предлогом продолжительной разведки, я снова превратился в Стоящего Медведя и поспел как раз к потехе на Жирных Травах. И к счастью для тебя, не так ли?

Нет, ни один человек в здравом уме не поверил бы в эту историю. Кроме того, кому доводилось изображать датского принца, пуштунского бадмаша, торговца рабами в Дагомее, апачского воина и генерал-сержанта армии Мадагаскара – и это еще не все превратности его богатой карьеры. Поэтому я поверил и вам советую, поскольку, если недостаточно моего слова, существуют ставшие уже достоянием общественности сведения о Фрэнке Флэшмене, он же Фрэнк Груар, он же Стоящий Медведь, он же Тот, Кто Хватает, он же Загребущий.

– Впрочем, у меня создалось впечатление, что парни Крука начали подозревать меня, – хладнокровно заявляет он. – С сиу все в порядке – они знают, что я служу скаутом в армии, и почитают это за славную проделку. Полагаю, это вполне объясняет, на чьей стороне я в самом деле стою.

Такой поворот снова подвел нас к теме, которую я считал первостепенной, хотя и не прерывал его примечательный рассказ. Пока Фрэнк наклонялся, чтобы подбросить в очаг новые поленья, я спрашиваю:

– Коли так поворачивается, то как ты намерен поступать дальше?

Он опустился на корточки, раздувая угли, потом поднял взгляд и невинно улыбнулся мне.

– Я не собираюсь покончить с тобой, папа. Если, конечно, ты это имеешь в виду.

– А, рад слышать. Но мне кажется, все что… ну, все это дело…

– Это была затея матери, не моя. Когда я рассказал, что видел тебя в Чикаго, она… – Фрэнк замялся. – Мне показалось даже, что она немного чокнулась. Я знал, что самая заветная ее мечта – в один прекрасный день дать мне возможность отплатить тебе за все, что ты с ней сотворил. Мне иногда кажется, что только для этого я ей и нужен. Короче, когда я встретился с ней, она вела себя как сумасшедшая. Мать – вообще женщина суровая, но такой ярости и ненависти я не видел еще ни разу – а мне ведь полжизни довелось прожить среди сиу. – Он с интересом посмотрел на меня. – А какая она была… когда ты впервые ее узнал?

– Красавица. Ангельская прямо-таки внешность. О, она была очаровательна, обворожительна, умна. И расчетлива. И невероятно тщеславна.

Фрэнк весело кивнул.

– А ты ведь был тот еще сукин сын, папочка, а? Ты хотя бы любил ее?

– Нет. Но она нравилась мне. Очень.

– Но две тысячи долларов понравились тебе больше. Ясно, – продолжает этот образчик сыновней покорности. – Не стану утверждать, что ценю ее много больше. Уж по крайней мере недостаточно, чтобы приучиться с младых ногтей ненавидеть тебя так, как ей хотелось. С какой стати? Мне ты ничего не сделал, да я даже не видел тебя ни разу. Да и Сьюзи Уиллинк ты нравился.

– Боже правый!

– О да. Сьюзи часто смеялась, вспоминая про тебя, и по ее рассказам ты выходил забавным малым. «Сущий юный проказник был твой родитель, – говаривала она. – И ты такой же, копия отца». – Фрэнк засмеялся, качая головой. – Мне Сьюзи по-настоящему нравилась.

– Мне тоже. А… Как она, не знаешь?

– Умерла четыре года назад. Перед этим вышла замуж, – он стоял у огня, лукаво ухмыляясь. – В очередной раз.

– Как жаль. Что она умерла, имею в виду.

И это было искренне. Мне вспомнилось милое радостное личико, распутные губки, откровенные наряды и… Ну да. Дорогая моя старушка Сьюзи.

– Так вот, во время нашей встречи в Денвере матери и в голову не пришло, что я могу не разделять ее чувств по отношению к тебе. Позже, составив план, она передала весточку – вместе с двумя тысячами долларов, если тебе интересно – Куртке и его ребятам, а также прислала сообщение мне. Я должен был стать орудием ее мести, так сказать, и раскрыть тайну своего рождения в последний, самый тяжкий, миг твоих мук.

Он тряхнул головой с циничной ухмылкой.

– Честное слово, именно так она и сказала. Мать ведь креолка, а они темпераментные и склонны к драматизму, да и мстительные, как больной гризли. – Фрэнк пожал плечами. – Я понял, что она спятила, и решил умыть руки. Это одна из причин, почему я подался к Круку. Не то чтобы я сильно переживал за тебя, – добродушно добавляет он, – и не стал бы убиваться, если приехал бы на Жирные Травы парой часов позднее. Но раз так вышло…

Мне начинал нравиться этот парень.

– А что скажет твоя мать?

– А она ничего не узнает. Будет думать, что ты погиб в битве. Не так весело, как ей мечталось, но думаю, ее устроит. Кстати, а как ты ухитрился замешаться в бой? Разве Куртка не держал тебя под присмотром?

Я рассказал ему про Ходящую В Одеяле. Его бровь вскинулась, и впервые за все время во взгляде промелькнуло нечто вроде уважения. А может, мне показалось. Да, в нем явно наличествовал стиль, и глядя в свете очага на этого великолепного воина-индейца с раскраской и перьями и со столь противоречащими внешности nil admirari[1181] манерами и кривой ухмылочкой, я еще раз ощутил сожаление, что этот парень стал… тем, кем стал.