Записки - [17]

Игельстром, учредив сие, с большим конвоем кавалерии, под видом провода, с некоторыми генералами и множеством штаб- и обер-офицеров отправился в стан хана. Генерал по прибытии туда, как скоро увидел того офицера, то и напустил<ся> на него, хотел разжаловать его в солдаты; хан насилу мог испросить ему прощение. После сей комедии вошли они к хану в палатку; тут Игельстром сбросил с себя личину, стал уговаривать хана отдаться и предать себя справедливой монаршей милости. Хотя тогда хан и увидел себя обманутым, но уже нечего было делать; окружен будучи батальоном с пушками и более нежели тысячью человек российской конницы, он должен был согласиться. В тот же день хана вывезли, и вскоре был он отправлен на житье в Воронеж.

[1785]. Императрица очень обрадована была приездом князя; потерею любимца ее она очень огорчалась; на некоторое время при дворе остановлены были все увеселения. В придворной церкви у обедни сколько молодых людей вытягивались, кто сколько-нибудь собою был недурен, помышляя сделать так легко свою фортуну; частая перемена фаворитов каждого льстила, видя, что не все они были гении, почти все из мелкого дворянства и не получившие тщательного воспитания.

Наконец выбор пал на гвардии офицера Александра Петровича Ермолова; касательно его наружности, он не был отлично хорош, особенно в сравнении прежних фаворитов, а еще более с последним, Ланским; тот был человек большого роста, стан прекрасный, мужественен, черты лица правильные, цвет лица показывал здорового и крепкого сложения человека; а Ермолов был женоподобен, умом же не превосходил последнего, которого считали не слишком дальновидным.

Я недели две был нездоров и не выезжал из дому; получивши облегчение, приезжаю к князю и уведомился, что Мамонов пожалован был капитан-поручиком гвардии, а на место его взят Ермолов и что он живет во дворце, в отделении его светлости. Я тотчас пошел к нему знакомиться. У комнаты его стоял придворный камер-лакей, который только прислуживает знатным придворным особам; я хотел войти прямо к Ермолову, но камер-лакей остановил меня и спросил: «Как прикажете о себе доложить?» Я был столько прост, что, не догадываясь, к чему готовится мой товарищ, сказал: «Что это за странность, что без доклада войти не можно?» Однако ждал время о себе доложить. Ермолов принял меня очень вежливо, но свысока; я простодушно рекомендовал себя в его знакомство; он был знаком с моею матерью в Москве и считал за милость, что она его хорошо принимала, почему обошелся со мною ласково и обещал при случае оказывать мне свои услуги.

Светлейший князь приготовил большой праздник в Аничковском в своем доме, или, лучше сказать, павильоне. В день сего великолепного маскерада приказано было всему его светлости штату быть в мундирах легкой конницы и в шарфах. Собравшись еще до приезда князя, увидел я Ермолова в драгунском мундире и в башмаках; по добродушию своему, подошед к нему, сказал: «Александр Петрович, разве вы не знаете, что велено всем нам быть в мундирах легкой конницы, в сапогах и шарфах?» — «Я знаю, — отвечал он мне, — но думаю, что его светлость на мне не взыщет». — «Остерегитесь, лучше поезжайте домой и переоденьтесь». — «Не беспокойтесь, — сказал он, — однако ж не менее я вам благодарен за ваше ко мне доброе расположение». Вскоре его светлость приехал, и представьте себе мое удивление, когда он взял Ермолова под руку и стал ходить с ним по зале, чего он и самых знатных бояр не удостаивал.

Когда все съехались, прибыла императрица с великими князьями, села играть в карты, а Ермолова поставили от нее шагах в четырех, впереди всех вельмож, стоявших вокруг государыни; тогда я только догадался, к чему сего адъютанта готовили.

Маскерад был чрезвычайно великолепен; более двух тысяч человек было в богатых костюмах и доминах. Большая длинная овальная галерея к одной стороне огорожена была занавесом, а в другом конце сделан был оркестр пирамидою, убранный с великим вкусом; более было ста музыкантов с инструментальною, духовою, роговою и вокальною музыкою, управляемою майором Росетти, всегда находившимся при князе; на самом верху пирамиды был поставлен в богатой одежде литаврщик-арап. Вся галерея освещена была висящими гирляндами вдоль и поперек, на которых поставлены были свечи.

Две пары танцевали кадриль: князь Дашков с княжною Барятинского, в первый раз показавшеюся в публике и удивившею всех своею красотою, а особливо ловкостью и гибкостью своего стана (которая после была замужем за князем В. В. Долгоруким[71]). Она одета была просто в белом платье, а кавалер ее сверх мундира в белой домине. Вторая пара была графиня Матюшкина (которая после была замужем за графом Вильегорским), кавалер ее был граф Г. И. Чернышев, обе пары танцевали так, что я в жизни моей лучших танцовщиков не видал.

Когда настало время ужина, хозяин доложил о том императрице; лишь только она подошла к занавесе, как она была поднята, и явился стол, богато убранный, как бы некоторым волшебством. Она [императрица] кушала за особым круглым столом с великими князьями, статс-дамами, камер-фрейлинами, чужестранными министрами и некоторыми самых первых степеней кавалерами; вокруг сего был поставлен в полциркуля другой большой стол, так что сидящие за оным обращены были к ней лицом; в то же время в одно мгновение внесено было до сорока малых столов, каждый о двенадцати кувертах, убранных и освещенных. Перед тем как императрице встать из-за стола, все они были вынесены и в один миг исчезли, равно и завеса опустилась. По некотором времени императрица с великими князьями изволила отбыть. Маскерад продолжался до трех часов.