Записки экстремиста - [18]

– Поговори, даже обязательно, – мгновенно отозвался Рослый. – Только, уверен, ни черта у тебя не выйдет. У него одна песня: «Хочу умереть на земле», – другой не знает. Так что особо и не трудись, не нажимай особо. Обдумай лучше, как будем его уход объяснять. Вот задача тебе. Задача так задача. Над ней давай поломай голову.

Веточка, когда я вернулся, конечно же, не спала.

Я передал ей наш разговор с Рослым, и она, помолчав, сказала с уверенностью:

– Он хочет, чтобы Волхв ушел от нас. Почему-то ему на руку его уход. Он хочет, хочет, только скрывает это.

– Ты слишком категорична. – Что-то в поведении Рослого заставляло меня тоже подозревать его в подобном желании, но зачем ему желать этого? И, подозревая, я не верил своему подозрению. – Просто он внутренне уже согласился на его уход.

– Согласился, конечно, – упрямо сказал в кромешной тьме над моим ухом голос Веточки. – Еще и потому, что рад его просьбе.

– Ну ладно, ладно, – проговорил я примирительно, – вот я еще сам потолкую с Волхвом, и будет видно.

Но с Волхвом назавтра никакого разговора не получилось.

И в самом деле он был словно бы не в себе, он не слышал ничего, что я говорил ему, и на любые мои слова отвечал, как заведенный, одно и то же:

– Но ребята не против! Ребята не против! Даже Рослый! Рослый меня понимает. Почему ты не понимаешь? Только ты, один ты! Почему?!

В голосе его была истерическая беспомощная горячечность, казалось, сейчас, в следующее мгновение, он разрыдается, и такой конечной, последней усталостью были налиты его блеклые, потерявшие цвет глаза, что, не знай я его прежде, никогда бы не смог представить, как они могут быть ярки, как жарко, как зажигающе могут гореть.

– Бог тебе судья, – только в конце концов и оставалось мне сказать ему.

Никаких проводов Волхву перед его ночным уходом через канал спустя три дня мы не устраивали. Я лично попрощался с ним еще утром, столкнувшись в диспетчерской по пути в забой. «Всего тебе», – сказал я, подавая руку. Он было подался ко мне обняться. Я отстранился. «Напрасно ты так», – сказал он. Но я ему не стал даже отвечать. И прожил весь день как обычно – работая на своем участке в забое, и по-обычному провел вечер – занимаясь в школьном гимнастическом зале с прикрепленной ко мне группой мальчиков. Канал был не моей заботой, хлопоты, связанные с подготовкой его к работе, меня не касались. Канал был заботой Рослого.

3

То, что ждало меня наутро, не могло присниться ни в каком, самом кошмарном сне.

Оказывается, Рослый чувствовал себя вчера нездоровым, попросил Магистра заменить его на приеме посылок, в том числе и проводить наверх Волхва, и Магистр, воспользовавшись этим, пытался уйти вместе с ним.

– Не может быть, – не поверил я Рослому, когда он, не в силах сдержаться, матерясь через слово, рассказал мне о Магистре.

– Не может только мужик родить, ясно?! – закричал в ответ Рослый. – А он едва не ушел! Случайность только и помешала! Он уже наверх поднялся, ему только из корзины на землю ступить осталось! Парнишка, помощник, что внизу был, раззява попался. Тормоза не зажал, а противовес уже снимать стал. Скинул два блока – корзина и ухни вниз. Так наш друг и полетел: одной ногой внутри, другой наружу, всю пятку, пока летел, о стенки размолотило!

– Да ты что?! – непроизвольно воскликнул я. – Но жив он?

– Жив, слава богу.

Как-то странно произнес Рослый это свое «слава богу», как-то плотоядно вышло у него это, и я внимательно вгляделся в его лицо.

– Ты что, крови жаждешь?

– «Жажду» я! – Рослый сплюнул. – Лихо ты выражаешься. Вампиром меня назови еще! Он нашему Делу изменил. Он изменник! А изменника, ты считаешь, нужно прощать?

– Но Волхв ведь тогда тоже изменник?

– Волхва мы отпустили! Он с согласия! И он старый, ему помирать, а Магистр в самом соку, ему пахать да пахать! Вот разница, ясно?

Я был ошеломлен этой новостью о Магистре, раздавлен напором Рослого, и голова у меня ничего не соображала.

– И чего же ты хочешь? – тупо спросил я.

– Пусть отвечает за то, что сделал. Перед всем народом пусть отвечает. Пусть народ выскажется, что думает по этому поводу. Пусть назначит наказание.

– Где он сейчас?

– Кто? Магистр? – переспросил Рослый. – В медблоке, конечно, где еще.

– Увидеться я могу с ним?

– Ну нет! – Тон Рослого сделался жесток и враждебен. – Кто-кто, а ты с ним не встретишься до самого суда. – Вы – Вольтовы братья, у вас свои, давние отношения, ты не можешь быть объективен. На суде толкуй с ним сколько угодно, а до суда – нет!

Я взъярился. Я уже не впервые отмечал для себя, что Рослый стал последнюю пору непонятно подозрителен, недоверчив, но в данном-то случае с какой стати он в чем-то подозревает меня, почему вообще чувствует право на это?!

– А ты не находишь, что ты меня оскорбляешь? – слыша, до чего накален мой голос, едва управляя собой, сказал я. – Не находишь, что я могу встретиться с Магистром и без твоего соизволения? Если ты так, то ведь я могу и эдак. Начхать на твое мнение – и пойти к нему.

Рослый отрицательно качнул головой:

– Начхать можешь, а пройти не пройдешь. Тебя не пропустят.

– Не пропустят? – поразился я.

– Да. Я выставил охрану.