Записки цирюльника - [55]
Мы с нетерпением ожидали дня, когда Ленин должен был выступить: увидеть его, услыхать, пожать ему руку, высказать волновавшие нас чувства…
И мне посчастливилось встретить его! Это было в одном из бесчисленных кремлевских коридоров. Столько хотелось сказать, а я растерялся и только мог выговорить:
— Здравствуйте, товарищ Ленин!
— Здравствуйте, товарищ! — и он протянул руку. — Вы француз? (Мое приветствие было по-французски.)
— Нет, итальянец, — невольно перешел я на родной язык.
— Я немного говорю по-итальянски, — перешел и он на этот язык. Толпа участников конгресса обступила нас.
Позже я вместе с другими итальянскими делегатами был у Ленина. Один из нас, неаполитанский рабочий, должен был передать ему привет от рабочих своего завода.
Увидев Ленина, он от волнения не смог произнести ни слова, сжал ему руку и заплакал. Ленин ужасно смутился.
Когда Ленин появился на трибуне, зал дрожал от приветствий. Все делегаты, встав, оглушительно аплодировали. Затем запели «Интернационал».
Я помню его глаза, ему одному присущий внимательный, острый взгляд.
Я увидел его еще раз в Кремле, после заседания. Он говорил по-немецки, медленно, просто. А я не знал немецкого и волновался, ожидая перевода.
IV конгресс Коминтерна имел особо важное значение для нашей компартии. На нем выявилось расхождение между Бордига и большинством итальянской делегации. Итальянский вопрос очень подробно обсуждался на конгрессе. Помню долгие ночные заседания, борьбу, сомнения делегатов и наконец голосование, при котором Бордига, представлявший крайнее «левое» течение в нашей партии, оказался в меньшинстве. Это происходило в тронном зале Кремля. В этот вечер председательствовал я. Было нелегким делом поддерживать порядок на столь важном и бурном заседании. Тогда только начиналась сложная и трудная работа нового руководства нашей партии, только что освободившейся от крайних «левых» элементов, над последовательным проведением принципов Коминтерна в партии.
С тех пор прошло много лет. Теперь наша партия, возникшая в борьбе, сформировалась и закалилась в боях с фашизмом. Многие члены партии пали в борьбе, их место заняли новые бойцы. Но партия оставалась неизменно на своем посту. Это единственная в Италии партия, которая устояла перед бурей и продолжает вести борьбу с фашистами. Своей силой и выдержкой она в значительной мере обязана руководству Коминтерна.
Ленин принимал живое участие в обсуждении итальянского вопроса.
Сообщение о походе фашистов на Рим, совершенном в специальных поездах, предоставленных им правлением железных дорог, застигло нас в Москве, как раз во время заседания конгресса. Вести были неясные, противоречивые. Я получил номер нашей «Рискосса»— литографированный: типография наша была разрушена фашистами.
Подробности переворота — кровавые подробности, убийство Ферреро, Беррути и многих других отважных наших борцов за дело рабочего класса, разрушения, неслыханные насилия над пролетариатом — все это мы узнали уже позже, в Берлине.
Наше возвращение на родину после конгресса должно было произойти нелегально. Только один из членов нашей делегации отказался вернуться в Италию: теперь он вне партии. Возвращались делегаты в декабре через горные перевалы в Альпах, в жестокую метель. Только я с двумя товарищами женщинами возвратился легальным путем по железной дороге, так как для меня горный перевал был недоступен. У нас было одиннадцать чемоданов, которые принадлежали товарищам, ушедшим пешком. Мы двинулись в путь последними, когда получили уже известие о благополучном их переходе. На границе полицейские и фашисты набросились на нас и на наши чемоданы. Пограничный комиссар, как оказалось, знал меня лично, он прожил несколько лет перед этим в Кунео. Нас раздели донага и обыскали так, как никогда еще в жизни не обыскивали. Обыск длился несколько часов; а затем целую ночь обследовали содержимое чемоданов. Благодаря лихорадочности, с которой производился обыск, и большому количеству похожих Друг на друга чемоданов мне удалось спасти от обыска два чемодана, подменив их в общей суматохе другими, уже обследованными. Полиция конфисковала множество мелких, незначительных предметов, которые потом фигурировали на процессе в качестве «вещественных доказательств», и освободила нас.
Перед моими глазами все еще стояли картины оставшейся позади, так далеко отсюда, революционной России: заседания конгресса, Ленин, московские и петроградские заводы, встречи с русскими рабочими.
Пограничная полиция отправила нас в Милан. Миланская — дала мне направление в Турин, но в Турине меня не пожелали принять и выдали подорожную в Кунео — мое последнее местопребывание. В Кунео повторилась та же история: местная полиция отказала мне в праве жительства.
— Но ведь я живу здесь!
— Вы бы сделали гораздо лучше, если бы не возвращались, — откровенно сказал мне тот самый комиссар, который с такой предупредительностью выдал мне несколько месяцев назад заграничный паспорт в надежде, что я не возвращусь обратно. — Да и что вам делать здесь? Палата труда теперь занята фашистами. Отправляя вас отсюда, я, в сущности, оказываю вам услугу. Когда фашисты узнают, что вы здесь, вам придется плохо.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.