Записки члена Государственной думы. Воспоминания. 1905-1928 - [78]
Теперь, когда виза уже в кармане, мы решаем, что можно и не спешить, ибо виза имеет пятнадцатидневный срок: было бы страшно пускаться в путь на Пасху, лучше провести Великий праздник на насиженном месте.
К Пасхе в нашем лагере начались уже приготовления. Кулинарными поползновениями особенно отличались две генеральши. Лучше было поставлено дело князем Урусовым с женой, которые давно уже организовали у себя в комнате завтраки за одну драхму. К Пасхе им отвели для их столовой большое помещение. Дня за два до Пасхи всем раздали большие запасы какао, кофе, сахару и т. д., а также куличи и яйца. Говорили, что подарки эти прислал американский Красный Крест, оказалось, однако, что это – экономия от своего же хозяйства, которым заведовал князь Святополк-Мирский.
Разговение вышло на славу: наши повара прямо отличились, сумели изжарить на жаровне 500 котлет – верх роскоши для нашего стола! Французы и греки готовили нам обед в походных солдатских котлах и могли кормить только вареным; печь и жарить было невозможно.
Заутреню под Светлое воскресение мы слушали под открытым небом: было ясно и тепло, и церковка была переполнена. Старались по возможности обставить службу торжественнее и бенгальских огней и ракет не жалели.
Вот и Пасха. До какой степени человек приспособляется к обстоятельствам: лампада перед иконами – бумажными картинками на утлой картонке, чистая салфетка на столике, где поставлены десяток красных яиц, кусок пасхи и кулич, чашка затхлого какао – так великолепно против обычной скудости!
Хотел посидеть на солнце на бревнышках. Грустно. Где теперь все мои близкие? Имеют ли хоть кусок черного хлеба? И негодование закипает в груди: к чему, во имя чего мы все терпим эти лишения? Кому стало лучше, что все мы рассыпались по свету, что русская интеллигенция – цвет нации, которой и держалось государство, изгнана из родины, скитается и бедствует по чужим углам, питаясь из милости. А там, в России, остались наши разоренные гнезда, разграбленные, заброшенные, никому не нужные.
А тот, чьими руками была опустошена и опозорена Россия, также сидит голодный и не может понять, что все это опустошение, все обнищание дали им революция и грабеж, приведшие в Святой Кремль жида и мерзавца![423]
Когда генерал Томилов в церкви объявил мне радостную весть, что мне пришла виза в Сербию, у меня тогда же мелькнула мысль: неужели мне одному? Все равно один я уехать не могу и не могу бросить Серафиму Константиновну с ребенком на произвол судьбы, на чужбине, в смертоносном лагере.
Догадка моя подтвердилась: виза пришла мне одному. Опять тревога и хлопоты; опять телеграммы Пашичу, Челнокову, сербскому послу в Афинах. Тревога, однако, оказалась напрасной: очевидно, посольство в Афинах что-либо напутало с визой, и через несколько дней получена была виза и для них.
Пасха прошла. Можно уезжать из Салоник. В это время Серафиме Константиновне пришла мысль попросить в американском Красном Кресте, нельзя ли получить какое-либо пособие на дорогу. Американский представитель в Салониках капитан Стенни, редкой души человек, пошел ей навстречу, сначала все разузнав и осмотрев все на месте у нас в лагерях.
Неожиданные препятствия встретились со стороны своих же, русских человеконенавистников: русские начали издеваться и высмеивать Серафиму Константиновну, говоря, что они в таком случае просят доброго капитана отвезти их прямо в их имение в Казанскую губернию.
Однако капитан Стенни оказался гораздо добрее и ученее этих переводчиц и сам лично привез Серафиме Константиновне в ее комнатку 50 драхм до Гевгел и 400 динар овдо Белграда. К дню отъезда прислал автомобиль, который и отвез нас со всем багажом на вокзал. А это было большим подспорьем: сколько взяли бы с нас подвода и фиакр и сколько они протащились бы до вокзала?
Давно известно, что друзья узнаются в горе. Пока мы были забиты в угол Салоникского лагеря, пока на все наши письма и телеграммы мы не получали никакого ответа, пока я не находил нигде работы, нас никто знать не хотел. Но чуть счастье нам улыбнулось, нашу хибарку посетили все. Особый фурор среди этой публики произвело посещение нас капитаном Стенни на автомобиле с американским флажком. Но нам было уже не до окружающих: день и час отъезда уже были назначены. Первого мая в шесть часов утра за нами подкатил американский автомобиль. Прощайте, Салоники, где мы протомились пять месяцев. Прощай, наша коморка с ялтинской печуркой. Прощайте, Гектор и Дружок, верные псы, единственные наши друзья из всего барака.
Через полчаса мы уже на вокзале. Мы на свободе. Но теперь уже каждый наш шаг должен быть оплачен. Один лишь наш шофер, из русских офицеров, ни в каком случае не захотел взять с нас плату. Но носильщик сразу обобрал, взял 10 драхм, буквально за три шага перенеся наши вещи в вагон.
Усаживаемся в вагон. С нами какие-то македонцы, крестьяне, достаточно приличные, но и достаточно грязные. Едем медленно; на каждой станции стоим без конца. Природа самая унылая – болотистая низина, прославленная малярией. Она почти пуста, поселки очень редки, кое-где мелькает палатка или барак; это – новые поселенцы, беженцы-греки с Кавказа. Много ли их выживет? Греческое правительство дает им землю, немного денег на обзаведение. Русским оно и в этом отказало.
«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».
Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.
Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.
Воспоминания В. Н. Минута охватывают период с февраля 1917 по июнь 1922 года. Начало мемуаров автор посвятил первому году советской власти, которую генерал-лейтенант Генштаба не принял и служить которой категорически отказался. Он стремился жить в своей скромной усадьбе, не имея дела с новыми хозяевами страны, однако в марте 1918 года, будучи назначенным на административный пост, был вынужден бежать. Так началось его удивительное путешествие: пешком из Москвы до Варшавы, оттуда через всю Европу в Бретань, морем до Японии, из Японии в Аргентину, затем в Старый Свет, Париж.
В книге впервые в полном объеме публикуются воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II А. А. Мордвинова.Первая часть «На военно-придворной службе охватывает период до начала Первой мировой войны и посвящена детству, обучению в кадетском корпусе, истории семьи Мордвиновых, службе в качестве личного адъютанта великого князя Михаила Александровича, а впоследствии Николая II. Особое место в мемуарах отведено его общению с членами императорской семьи в неформальной обстановке, что позволило А. А. Мордвинову искренне полюбить тех, кому он служил верой и правдой с преданностью, сохраненной в его сердце до смерти.Издание расширяет и дополняет круг источников по истории России начала XX века, Дома Романовых, последнего императора Николая II и одной из самых трагических страниц – его отречения и гибели монархии.
Воспоминания генерал-майора М. М. Иванова (1861–1935) открывают картину жизни России после Великих реформ 1860–1870-х годов. Перед читателем предстает жизненный путь «человека из народа», благодаря исключительно своему трудолюбию и упорству достигшего значительных высот на службе и в жизни. Читатель не только следит за перипетиями личной жизни и карьеры автора, но и становится свидетелем событий мирового масштаба: покушения народовольцев на императора Александра II, присутствие русских в Китае в 1890–1900-х, Боксерское восстание, Русско-японская война, обустройство форпоста русского присутствия на Тихом океане — Владивостока, Первая мировая и Гражданская войны… Яркими красками описаны служба автора в Крыму, где ему довелось общаться с семьей выдающегося художника-мариниста И. К. Айвазовского, путь через моря и океаны из Одессы на Дальний Восток и др.
Мемуары пехотного офицера подпоручика Я. Е. Мартышевского – это воспоминания об участии в Первой мировой войне, облаченные в форму художественного произведения. Отправившийся на войну в 1914 году еще совсем юным офицером и прошедший ее до конца, Мартышевский в мельчайших подробностях рассказывает об окопной жизни и эмоциях простых офицеров на полях сражений. Жестокие бои русской и австрийской армий в Галиции, братание солдат, революция, приход к власти большевиков и развал армии – все это и многое другое, пережитое автором книги, воплотилось в его мемуарах.