Записки бостонского таксиста - [50]

Так вот, игрушка, которую придумали юные умельцы, присоединялась к телефону-автомату и через него посылала сигнал на телефонную станцию. Сидит там учёный дядя, который закончил два колледжа, и думает — монета есть. А её на самом деле нет, и всё тут. Но телефон умное устройство и соображает куда лучше учёного дяди, а по конструкции мало чем отличается от человека.

Вот вы скушаете большой кусок торта и сразу чувствуете — во рту сладко и живот полный, а не скушаете — ничего не чувствуете. Так и телефон всегда может определить, что во рту ничего не было и что в брюхе монеты нет — пусто. А раз нет, то набрать нужный номер, чтобы позвонить в Лос-Анджелес или Лондон, нельзя, хоть жми кнопки телефона, пока пальцы не заболят.

Однако игрушка юных умельцев тоже была неглупая. Нажимаешь кнопку на нёй, и сигнал пошёл, нажимаешь другую — пошёл новый сигнал. Набирай на игрушке номер и связывайся с любым абонентом, хоть на луне. Телефон-автомат знает, что денег ему не дали, а потому не разрешает играть со своими кнопками с нанесёнными цифрами. Но его-то никто не спрашивает. Не разрешаешь — и не надо. Он вроде болванчика, через который идут сигналы на телефонную станцию и далее к абонентам по всему свету.

Теперь всё это отпало в связи с быстрым ростом науки и техники, а тогда было чудом. Учитель, который не читал Наполеона, но очень любил сладкие творожные торты, очень удивлялся этому изобретению, о котором узнал, правда, далеко не сразу.

XXIII

А тем временем Майкл придумал себе новое занятие.

— Фредди, — сказал он однажды, — я буду раз в неделю по субботам ездить в технологический институт в Бостоне.

— И что ты будешь там делать? — поинтересовался Фёдор Семёнович.

— Понятно что — учиться, — последовал ответ.

Фёдор Семёнович знал, что его супруга голосует обеими руками за любую учёбу, и потому возражать тоже не стал. Ученье — это свет, ну и, естественно, неученье — это тьма. А Майкл продолжал:

— Я в этом институте буду строить роботы, изучать астрономию, и, конечно, компьютеры.

— Учись, учись, — сказал Фёдор Семёнович, — но, чтобы попасть в «Селтик», это необязательно.

— Фредди, — сказал Майкл, — таких хороших игроков как я очень много.

Но Фёдор Семёнович не стал развивать эту тему — зачем обсуждать вопросы, которые встанут на повестку дня через несколько лет, и только поинтересовался:

— Кто учить-то вас будет?

— Студенты первого курса.

Тут Фёдор Семёнович рассердился:

— Как они могут учить, когда сами не знают, где Полярная звезда, а где Большая Медведица. Это же идиоты, которые, чтобы починить телевизор, выламывают двери. Единственное, что они умеют, это ездить на машинах и орать не своим голосом, чтобы испугать прохожего, который на пятьдесят лет их старше.

Фёдор Семёнович ещё некоторое время распространялся на эту тему, потому что ему наступили на больную мозоль. Дело в том, что недавно ночью кто-то в их квартире выломал дверной звонок и, возможно, не только им. Вот взял и выломал; и нельзя позвонить — хоть тресни. А через несколько дней этот неизвестный, покончив со звонками, обратил свой взгляд на радиоантенны автомобилей.

Тут следует сказать, что радиоантенна спроектирована так, что когда вытянешь её из гнезда, она представляет собой идеально ровную линию. А неизвестному ночному человеку такая ситуация не нравилась. Инженерам «Форда» или «Крайслера» нравилась, а ему — нет. Поэтому, когда Фёдор Семёнович утром подошёл к своей машине, то обнаружил, что радиоантенна представляет собой ломаную линию. Хоть выпрямляй её обратно. А как её выпрямишь, когда она, проклятая, пружинит и не поддаётся.

— Это чёртовый «панк» сделал, — сказал Фёдору Семёновичу техник, который обслуживал их территорию. А сказал он так о его соседе, у которого волосы всегда торчали в разные стороны и были выкрашены в ярко-оранжевый цвет.

Ну как тут поступить? В Советском Союзе взяли бы они с техником этого «панка» и набили бы ему морду. А в Сингапуре, как сообщала газета «Бостон Глоб», поступили ещё проще: сняли штаны с такого шкодника и отвесили десяток горячих по заднице. Мама, папа просили, чтоб пожалели его, — не помогло. Но это Азия, дикие обычаи, а в Америке так нельзя. Здесь всё шиворот-навыворот. Набьёшь такому шкоднику морду, а он подаст на тебя в суд и потребует пять миллионов. Дорогое удовольствие получится.

Но Майкл дверные звонки не выламывал, потому что свободного времени становилось всё меньше. Теперь раз в неделю по субботам, когда день начинал клониться к концу, он стал ездить в Бостон в технологический институт, чтобы набраться ума-разума. Дело в том, что студенты, которые руководили его группой, всё-таки кое-что знали и не пугали дикими голосами пожилых прохожих, а наоборот, культурно спрашивали: «Хау ду ю ду?»

Ездили они в Бостон большой компанией. Кроме Майкла были Виталик, Ноэм, которого все прочили в будущие гении, а также Грегори, который увязался за компанию, хотя астрономией интересовался не очень. Ноэм и его папа, который выполнял роль водителя, находились впереди, а три мальчика устраивались на заднем сиденье. Места достаточно, хотя машина была маленькая — марки «Мазда протеже». Хорошая была машина — без сучка и задоринки. Иные автомобили на подъемах тужатся, урчат, словно в животе у них не всё в порядке, а «Мазда» прёт легко, хоть и загружена под завязку. Домой после занятий — тем же порядком: Ноэм и его папа впереди, а Майкл, Виталик и Грегори на заднем сиденье.