Записки бизнесюка - [118]

В своём отечестве пророков нет. Сначала идею Мак-Адама признали успешной. В 1804 году он стал генеральным инспектором стратегической Бристольской дороги, а в 1812-ом переехал в Бристоль жить. Но английский Парламент его не понял. Чиновник на госслужбе, в нарушение инструкций, строит дороги не каменные, а какие-то асфальтовые. И по своему патенту: бюджетные деньги в карман кладёт! Сам какой-то подозрительный: состояние сделал на войне за независимость США от Британии (1775–1783). Налицо нецелевое расходование бюджетных средств, кумовство и коррупция, если не шпионаж (непонятно только, в чью пользу). Отечество в опасности! Парламентские расследования состоялись в 1810-ом, 1819-ом и 1823-ом. Мак-Адам отбился, но должность генерального инспектора всех дорог Великобритании, которой он добивался, так и не получил. Лишь в 1834 году покрытие макадам было официально рекомендовано государством.

Пока в Англии Мак-Адам бодался с Парламентом, на континенте у него нашёлся почитатель. Не кто иной, как Наполеон Бонапарт (1769–1821). Сам Мак-Адам Наполеона люто ненавидел. То ли потому, что Бонапарт и не думал платить по английскому патенту, то ли из патриотизма. Бонапарт, став в 1804 году императором Франции, одним из первых указов повелел строить дороги «методом макадамизации» (официальный термин). Что и было сделано: на дороги системы Вобана положили асфальт: во многих местах провели новые. Бонапарт, артиллерист по жизни, как никто понимал значение дорог. По дороге с покрытием МакАдама артиллерийская упряжка могла идти рысью, что повышало общую скорость и маневренность войск на 30 %. Мимо таких возможностей великий полководец пройти не мог. Какую бы область или страну он не захватывал, там сразу начиналась «ма-кадамизация». Кроме России: здесь французы построить дороги просто не успели. В 1812 году в России, сделавшей своим оружием мороз и бездорожье, военная машина Наполеона сломалась. А ведь предупреждал его в Тильзите умный император Александр I (1777–1825): «За нас будут воевать наш климат и наша зима». Наполеон не внял. Вторгся поздно, в конце июня; шёл медленно, думая больше о переговорах. После сентябрьской генеральной ничьей под Бородино, месяц сидел в не защитимой позиции — Москве, снова надеясь на переговоры. Потом стал отступать, навстречу морозу и снегу. По единственной свободной дороге на Смоленск. Вторую, Калужскую дорогу, плотно перекрыл Кутузов (1745–1813). И не дал свернуть, хотя ключевой Малоярославец в один день, 24 октября 1812 года, переходил из рук в руки 8(!) раз. Такая ожесточённость характерна, скорее, для войн XX века, но под Малоярославцем действительно судьба решалась. Войну 1812 года следует назвать не только Отечественной, но и дорожной. «Мы Наполеона не победим — сие невозможно — мы его обманем!»- говорил Михаил Кутузов.[111]

И обманул. Дальше начался хорошо известный балет. Наполеон, отступающий без еды и фуража, кусаемый со всех сторон казаками и партизанами. И Кутузов, неспешным фланговым маршем с юга не дающий французам ни минуты роздыху. Кушайте, господа завоеватели, шашлык из собственной кавалерии и из коней артиллерийских упряжек. А пушки бросайте. Мы подберём; пригодятся. Наполеон потерял 1300 орудий; восстановить артиллерию он так и не смог. Русский артиллерийский парк по итогам войны увеличился на 50 %; на 850 орудий. Некоторые из трофейных пушек потом принимали участие в Первой мировой войне, и даже в Гражданской войне 1918–1922 гг. Так и дошли Наполеон с Кутузовым сладкой парочкой до самой границы. Как хочешь, приятель, но мне это напоминает уже здесь описанное загонное прочесывание. Правда, дичь на сей раз была крупновата: 200 тысяч солдат под руководством лучшего полководца мира. Тем не менее, прорывалась она, как положено, по стволу дорожной «ёлки». А что добыча велика — так Кутузов Наполеона в кандалах на правёж к Александру I не привёл; упустил.

Кто к нам с мечом придёт — тот в орало и получит. © Фольклор компьютерных игроков.

Скрипач

Гуляет на свободе, неохваченный медицинской помощью.

Медицинский фольклор.

Среди водителей-дальнобойщиков встречаются люди удивительнейшие. Один кедр с собой возил. Настоящий; живой. Сначала в ведре, а когда дерево выросло, пересадил в кадку. Место ему нашёл за кабиной, не далеко от седла; это узел, к которому крепится прицеп. К кабине кадку железными полосами приклепал, да так несколько лет и ездил. За кабиной кедру было хорошо; она защищала его от ветра. Плюс хорошая освещённость, постоянный приток углекислоты с трассы и забота хозяина. А к низким температурам они, сибирские, — привычные. Всю Россию и ряд сопредельных стран проехал кедр! Пока не вымахал выше крыши кабины (более 4 метров), и не стал мешать проезжать под мостами-путепроводами. Тогда хозяин пересадил его в грунт на участке. До сих пор растёт, даёт шишки, а высота уже более 10 метров: двухэтажный дом с чердаком обогнал.

Разумеется, у чудака спрашивали, зачем он дерево с собой в рейсы таскает. Тот отшучивался, зубоскалил: «А у меня всегда Новый год! Ёлку эту наряжу; вот и праздник!» Никто ему, конечно, не верил: водила ушлый и прожжённый; поводов подозревать его в сентиментальности, а тем более в наивной вере в Деда Мороза, он не давал. Зато стали замечать, что он с деревом разговаривает. Решили, что тотему молится; записали его не то в индейцы, не то в язычники. Но он при случае в православную церковь ходил, когда надо крестился, и иконостас у него в кабине был весьма внушительный. Как водится, оставили чудака в покое, не разгадав загадку. Уже говорил (см.: Маршрут 1), что среди водителей не принято лезть в душу, если сам человек говорить не хочет. Но мне он однажды свою историю рассказал.