Записки беглого кинематографиста - [13]

— Нет, товарищ подполковник, — я четко выговорил все буквы в его звании, на рычагах. Заряжающий на стрельбах нужен, — продемонстрировал я глубокое понимание специфики сегодняшних занятий.

Все, кто стоял рядом, с немалым удивлением обернулись ко мне и со вниманием ждали, что же ответит командир.

— Мне разведчики дают свою машину, — сказал я, подтверждая решительность своих намерений.

— Ну, раз разведчики дают машину, ну что ж, поплавайте, поплавайте… — И как бы в предвкушении забавы, командир позволил себе как бы улыбку. И тут же улыбку сдуло новым порывом колючего ветра: — Под их ответственность.

Это был настоящий, опытный, может быть, уже обжегшийся на каких-то ЧП командир. Он знал, как важна для следствия, подтвержденная свидетелями, всего лишь одна реплика «под их ответственность». Если этот непонятно зачем в полку объявившийся «кинщик» нырнет сейчас вместе с танком и не вынырнет, вот эта коротенькая фразочка, «под их ответственность», не даст ему, командиру, утонуть вместе со мной. На это словечко он надеялся гораздо больше, чем на танк-спасатель, стоявший, как говорится, под парами и готовый ринуться на выручку в случае необходимости.

— Разрешите? — по-строевому произнес я.

Командир только покивал головой.

Я подбежал к разведчикам, стоявшим неподалеку от старта своей командой. Отдал фуражку и с удовольствием натянул теплый шлемофон.

С вышки управления раздалась команда, разорванная на куски ветром, пока летела к нам, но и в обломках можно было узнать: «К машине!» За командира в танке шел механик-водитель, я за механика, так что в строю перед танком младший сержант занял место командира, а я одесную.

«…ою!» — это стало быть: «К бою!»

Прыжком в машину, захлопнута двойная башенная крышка, закрываю водительский люк, запускаю двигатель, но, припав к триплексам, ничего не понимаю, вижу только вправо и влево, а впереди все закрыто. «Командир! Не вижу ни хрена…» — докладываю в башню по ТПУ. «Перископ!» — кричит мой спаситель. Мне закрывает обзор вперед не опущенный после предыдущего заезда (спасибо! я бы и не вспомнил) волноотбойный щиток! Поднимаю перископ, движение двумя пальцами — и я уже зрячий. Очень вовремя. По радио четкая команда: «Вперед!» Пошел секундомер.

У «Т-76» коробка с прославленной «тридцатьчетверки», уж можно было бы и обновить, кулиса переводится с трудом, особенно без навыка. Скрежет стоит такой, будто я в шестерни кость засунул и теперь ее, давясь, перемалывают. Уходят секунды, а я на месте. Наконец утроба харкнула и проглотила. Можно ехать!

Слишком резко взял на себя бортовые, волнуешься как черт.

Машина рванула с места прыжком, так недолго на редукторе зубцы выбить…

За минуту до старта по вододрому, как мне потом рассказали, разнеслось: «Кинщик едет! Кинщик едет!» Из всех закутков, из всех укромностей, где прятался народ от непогоды, люди ринулись к командной вышке, чтобы развлечься немножко в этот аспидский день.

В подтверждение ожиданий танк не вошел в воду, откинув поднятым щитком волну, а плюхнулся прыжком на манер жабы. Поднятые брызги, подхваченные ветром, тут же залепили мне перископ. Только этого не хватало. Дворников на перископе нет, не легковушка. «Водомет», — спокойно, как профессор подсказывает на операции новичку, напоминает сержант из башни. Перехожу с гусениц на водомет. Плывем!

Даже этого не все ожидали. «Поплыл! Плывет! Ай да кинщик!» спешили удивиться и похвалить те, кто не предполагал от «кинщика» такой прыти.

По тому, как ветер валил буйки к воде, можно было прикинуть направление сноса. Ветер дул неудачно. В правый борт. А «боковая стенка» в «дворике», третий буек, была слева, и ветром машину на него могло навалить в два счета. Увидев, что я беру поправку на снос, мой командир тут же подсказал: «Еще правей! Больше вправо!» Спасибо, сержант! Тебе сверху из башни получше видно. Во «дворик» нужно только сунуться — и сразу назад. Черт с ним, пусть внесет во «дворик» ветром, изготовлюсь к заднему ходу загодя. Лишь корпус зашел за буйки, кормовые заслонки вниз и полную нагрузку на движитель. Выскочили из «дворика» чуть не в полуметре от буйка, коснуться которого было страшно, как мины. Смешно, конечно, но на рычагах все кажется ужасно важным.

Кормовые заслонки вверх и полным ходом к «змейке». Танк не глиссер, и «полный ход» — плавание неспешное, особенно в препирательствах с ветром.

— Чистенько выскочили, товарищ старший лейтенант! Чистенько! — это кричит из башни механик, мой главный болельщик и помощник. Вижу его первый раз в жизни, впрочем, не вижу — вижу впереди первый буек «змейки», их четыре в линию, пройти надо так, как проходят среди вешек слаломисты, только им разрешается вешки задевать и корпусом, и палками, а нам за каждое касание балл долой, а всего-то этих баллов три, дальше идет уже «неуд».

— Пожалел ветерок вашего кинщика, — бросил командир, когда мы благополучно выбрались из «дворика». Что произошло, понять было непросто, может, и действительно ветром надуло, ветры в этих краях и не такой успех надували.

Вспоминать о том, как на «змейке» по командам сверху перекидывал рычаги, дело пустое. Лбом в перископ, а руки уже сами хватают, тянут, отжимают… Только помню, как подхлестывали азарт и поднимали настроение выкрики по ТПУ с командирского места.