Записки анастезиолога - [18]

– Послушай, друг, я все понимаю и даже тебе сочувствую, без бабы тяжело. А безрукому без женщины тяжело вдвойне… Но пойми – время. Тянуть с операцией опасно.

Получить согласие на операцию так и не удалось, пришлось послать «Скорую» домой за его бывшим лечащим врачом.

И вот сынок унаследовал от папеньки не только слабость к спиртному, но и его увлечение. И даже превзошел, не стал ждать холодов. Правда, начал с ног, уснув на болоте, рядом с поселком. Скоро узнаем, на каком уровне придется ампутировать. Но главное, как говорил один из бывших руководителей, – начать, и процесс пойдет. Жаль, что папаня в свое время не успел отморозить яйца.

Эндокринология

Подслушал странный диалог в своей поликлинике, в регистратуре.

– Скажите, а можно как-то попасть к эндокринологу?

Ответ:

– А эндокринолога у нас сейчас нет, а с августа совсем не будет.

– А Нарзикулов принимает?

– А это кто?

– Участковый.

– А вы не перепутали? Может, Рахманкулов? Принимает, только зачем он вам нужен?

Глупый вопрос, зачем участковый врач нужен. Не лечиться же, на самом деле?

Вспомнил, как-то сам побывал на первичной специализации по эндокринологии, даже сертификат имею. Правда, эндокринологом работать никогда не собирался, но за районного вполне бы сошел. А было так. Ординатура. А я как-то не очень ловко чувствовал себя в роли клинического ординатора, был постарше своих сокурсников, успел несколько лет поработать, и мыть доску перед лекциями профессора было тягостно. Так что такой шанс исчезнуть с кафедры на пару месяцев упускать было грешно. Пусть эндокринология была особенно и не нужна. Кетоацидоз ты и так лечить умеешь, дело нехитрое, а если какая иная эндокринная хворь загоняет человека в реанимацию, то чаще всего это состояние выражается простым русским словом, которое обозначает абсолютно все на свете, а особенно то, что мы уже не лечим. Но была возможность, решил пойти. В группе из сорока человек нас собралось трое. В смысле – мужиков. Я, полковник из госпиталя ФСБ и главврач районной больницы из какого-то уральского городка. Даже запомнилось его имя, особенно отчество – Ермогенович. Мои цели были понятны, что привело полковника – осталось загадкой, он позиционировал себя как гастроэнтеролог, а пожилого главврача – простое желание получить бумажку о прохождении любой специализации. Чистая формальность, раз в пять лет необходимо для подтверждения категории. Сам он лет тридцать проработал эндокринологом, и нужны ему были эти курсы как короста, а нужен был повод вырваться на пару месяцев в культурную столицу. Стоит ли говорить, что трезвым его никто ни разу не видел, а в последнюю неделю он ушел в такой глухой штопор, что мне пришлось за него получить бумажку об окончании курсов и выслать на Урал. Он нас предупредил заранее о такой возможности, что скорее всего за несколько дней до окончания учебы, как обычно, приедет жена и заберет его домой. Так и случилось. Остальная публика была женского рода, в основном из провинциальных терапевтов, поэтому на нас смотрела с пониманием, угощая мятными леденцами.

Занятия наши были построены однотипно. В день три пары. Первая – профессорская лекция, тут все было спокойно. Вторая – клинический разбор, который заставлял поволноваться, и третья, так называемые практические занятия, собственно, та же лекция, но читаемая преподавателем рангом пониже. На профессорской лекции Ермогеныч томился. В первый же перерыв в курилке выпивалась принесенная бутылка «Столичной». Иногда на троих, изредка со скромной закуской. Остальное время уральский доктор спал, положив голову на стол, посасывая во сне подаренную конфетку. Никакие наши попытки перейти на иные напитки типа перцовки или «Ерофеича», которые бы не били кувалдой по мозгам, а накатывались бы длинной океанской волной, оставляя время для общения, ни к чему не привели. А смысл в этом для нас был: на клиническом разборе спрашивали. А поскольку мы с полковником в эндокринологии были полные нули, вся наша надежда была на Ермогеныча. Приводили больных, предлагали с ними беседовать, высказать мнение. Ладно, когда приползет двухметровый лось с нижней челюстью до живота и в тапочках размера так шестидесятого. Тут вопросов нет. Но когда в аудиторию весело запрыгивало круглолицее существо на тонких ножках, приходилось будить специалиста.

– Ермогеныч, глянь, чего там привели?

Тот открывал глаз и, не поднимая головы, отвечал:

– Это Кушинг. Болезнь.

– Точно болезнь? Не синдром?

– Точно.

И снова падал в сон. И тут, если вызывают для беседы, ты уже демонстрируешь свою наблюдательность:

– Как же! Это же сразу понятно, о чем тут еще можно думать?

Бужу еще раз, заходит молодая девушка с бледным лицом. Ермогеныч:

– Да у нее сейчас гипогликемия будет, срочно дайте ей конфету!

Точно, оказалось, девчонка не успела позавтракать после инсулина.

В минуты просветления пытались выяснить, Ермогеныч, поделись секретами, как ты диагнозы ставишь? Просто, говорит, поработай с мое. И скажу вещь, все диагнозы у нас ставятся по внешнему виду, остальное все чушь. Анализы там всякие – херня. Вот у тебя со временем проблемы будут, когда только, не знаю, так что если что – звони.