Записки Александра Михайловича Тургенева. 1772 - 1863. - [51]

Она, т. е. слава, была поколеблена в последующее время Павла Петровича.

Внук Екатерины, Александр I, в 1814 году не только возстановил славу России, но вознес ее несказанно выше; он сделался диктатором Европы и не что иное, как христианское смирение, убедило Благословеннаго не воспользоваться силою и могуществом.

Александр Андреевич страстно влюбился в Лизаньку, уверял себя, что он ей нравится, а если бы, чего он никак не хотел предположить, и не нравится, то знатность его, богатство, деньги и рабская готовность гг. директоров театра содействовать и помогать всеми зависящими со стороны их средствами пылающему вожделению его сиятельства обещали скорую и незатруднительную победу.

Но графу Безбородко содействовавшие ему Соймонов и кн. Юсупов пришли в изступление, увидев все свои приступы Лизанькою с стоическою твердостью отвергнутыми.

Безбородко прислал Лизаньке 80 тысяч асс.; она взяла их и кинула в камин. 80 тыс. государственных векселей сгорело, не выменив собою и одного даже поцелуя.

Обратились к гонению, притеснениям, оскорблениям, приносили жалобы на Лизаньку, что она упрямится, своевольничает, не слушает, не уважает начальства, не хочет учить и не выучивает роль. Государыня, выслушав все на Лизаньку наветы, отвечала доносчикам:

— „Гг., в ваших словах есть много несправедливаго. Вы говорите, Лизанька не учит, не выучивает назначенных ей ролей, а вижу и слышу на театре в Эрмитаже никто из актеров так хорошо не знает роли своей, как Лизанька! Что это значит? Разве она потому в глазах ваших виновата, что я ее люблю?"

Соймонов и Юсупов едва устояли на ногах от речей царских,   не знали,  что доложить  на это государыне,  кланялись, гнулись, молчали с вытянутыми лицами, в то-же мгновение замышляли, как бы изыскать случай мстить бедной девушке и погубить ее.

Это было непреложное правило в XVIII веке всех придворных—гнать и губить всех тех, которые соделались при дворе известными не по их ходатайству и покровительству, но собственно лично своими дарованиями и уму.

Лизанька была влюблена в актера Силу Николаевича Сандунова, который всегда играл в опере Comarara (серьезная вещь) роль испанца Тита.

Лизанька и Сила превосходно играли в этой пьесе и первая, когда пела: „перестаньте (ль) льститься ложно и мыслить так безбожно, что деньгами возможно в любовь к себе склонить", всегда обращалась к стороне кресел, где сидел Безбородко.

Узнали о любви Сандунова; а когда он стал просить дозволения у директоров жениться на Лизаньке, ему было решительно отказано, и полагая причиною несогласия Лизаньки принять любовное предложение графа Александра Андреевича Безбородко в присутствии любезнаго ей Силы Сандунова, по взаимному с графом согласию, придумали удалить Сандунова из Петербурга и тем достигнуть желаемой цели.

Директорам, Соймонову и кн. Юсупову, не трудно было найти причины к обвинению беднаго актера; нашли не одну, а множество и послали за наказание в Херсон на службу в лазаретные служителя или писаря.

Однако же, это было сделано, но без ведома государыни. Сегодня бы в ночь повезли Силу в Херсон, а государыня изволила приказать на другой день представить „Comarara" в Эрмитаже. В 6 часов пополудни началась пьеса.

Государыня, заметив, что Лизанька печальна, изволила спросить: „здорова-ли Лиза?" Увидев, что роль испанца Тита играет другой актер, а не Сандунов, изволила спросить: „а где Сила?"

Государыне отвечали—сделался нездоров.

Пьеса шла своим порядком, и когда Лизанька была должна петь в пьесе: „милость сердца королева, не имей на нас ты гнева, что мы рушим твой покой, нас обидел барин злой", она встала на колени лицом к императрице и, выхватив из-за корсета просьбу, подала ее государыне.

Екатерина вспыхнула от гнева, приказала взять и подать ей прошение Лизаньки, поднялась с кресел и пошла во внутренние покои; при выходе из залы приостановилась и, шедшему немного сзади ея, дежурному генерал-адъютанту, графу Ивану Петровичу Салтыкову, изволила сказать:

— „Граф, вам поручаю Лизаньку, чтобы никто не смел ей слова укорительнаго сказать и волоском до нея дотронуться".

По возвращении в кабинет, государыня прочитала два или три раза прошение Лизаньки, в котором были изложены во всей подробности все действия графа Безбородко, Соймонова, кн. Юсупова и, наконец, что Сила не болен, но совершенно здоров, а за то, что просил дозволения у директоров вступить с нею в законное супружество, его везут теперь под стражею в Херсон, в ссылку, на всегдашнее по смерть там житье.

Государыня, прочитав последния слова прошения, закричала: Федор! (камердинер ея, Секретарев). Федор вошел. „Итальянца сюда!" [Франц Иванович Чинати— любимый ея кабинет-курьер, езжал быстро, как птица летает].

Явился итальянец (Чинати).

Государыня, отдавая ему лоскуток бумажки, на котором было написано собственною ея величества рукою: „делать без прекословия, что курьер скажет", изволила ему приказать догнать на белорусской дороге Силу Сандунова, котораго везут в Херсон,—взять его и, как можно скорее, возвратиться с ним в Петербург и прямо представить к ней. „Если бы стали тебе противиться не отдавать его, он послан под караулом, покажи письмо это", показывая на отдаваемый листок бумаги.